Республика попов - страница 6

— Не смеяться бы тебе, приятель, — задумчиво проворчал он себе под нос. — Да и не смеялся б ты, кабы знал, что тебя ждет. Может, завтра-послезавтра.

— А что? — спросил американец.

— Смертушка. На Кикуле немцы караулят. В бинокли на них смотрят, все время под прицелом держат, как дичь. От Жилины на восток танки идут, а по ночам — поезда с войсками, с пушками. Вот увидите, Менкина, нападут немцы на поляков.

— Нападут? — задумался американец, припомнил виденное в Берлине и вздохнул. — Да, польется кровь…

— И вы так думаете? — поерзал на сиденье Петрушиак. — Польским таможенникам выдали новую форму, новые сапоги. А эти ребята — первые у немцев на мушке. Гляжу все на них из хаты своей, все думаю, что не миновать им смерти, этим здоровым парням. Страшное дело, скажу вам, смотреть на них: смеются, скрипят новыми сапожками по насыпи, а сами уже — мертвяки. Так бы и крикнул им через дорогу: «Спасайтесь, ребята!» Да что поделаешь…

Джон Менкина, не считая кратких перерывов, прожил в Америке двадцать шесть лет. Как уцепился за работу у мясного заводчика Свифта в Чикаго еще перед первой мировой войной, так и оставался там до начала второй войны. Квалифицированный рабочий из Венгрии[1], он сделался мастером, лучшим мастером у Свифта. Еще когда был подручным, подметил, что рабочие часто получают глубокие порезы. Раны потом долго не заживали и очень мешали работать, но хозяева считали такие травмы делом естественным, своего рода издержками производства, как это принято в Америке. А происходило все оттого, что у рабочих были вечно задубевшие руки: они имели дело с замороженным мясом в цехах, где даже летом температура сохранялась ниже нуля. Джон Менкина, молодой подручный из Венгрии, сообразил, что в цехе, где удаляют кости из свиных окороков, столы слишком низки — сам он был долговязый парнишка, — и ему принадлежала идея поднять столы и оборудовать их зубцами, к которым можно было бы прицеплять окорока. Оказалось, что юный Менкина из какой-то там Венгрии прав, хоть и ни слова не знает по-английски. Травм становилось все меньше по мере того, как рабочие приучались работать выпрямившись. Менкина достиг того, что сделался мастером — самым молодым из мастеров. Рабочие, такие же как он пришельцы из Старого Света, полюбили его. Менкина был хороший, справедливый человек. Он старался устроить так, чтобы рабочие не могли ранить себя острыми ножами, и следил за тем, чтобы окорока были равномерно проморожены до кости. Он уговорил начальство выдать рабочим валеную обувь, какую носили у него на родине, и шерстяные повязки на поясницу — без них людей, работавших на морозе зимой и летом, через два-три года скручивал ревматизм.

В его цехе производительность была высокой, и хозяин был доволен. Он был доволен, и все учитывал, однако плату не повышал. Менкина не так хорошо разбирался в калькуляции, как в своей работе, но видел — предприятие процветает, растет, превращаясь в огромный завод. Он много думал, как бы сделать так, чтоб сам он и такие, как он, отцы семейств из Польши, Венгрии, Славонии, могли бы зарабатывать больше. Для них он хотел многого. Ведь все они были близки друг другу. Все относились к нему сердечно и откровенно. Так они платили ему за добро, и он меньше тосковал по родине. Родина — это была его беззубенькая матушка в белом платочке; матушка трубочку курила, когда у нее зубы болели, но и тогда не перестала, когда почти все они выпали. Курила она и сплевывала, как мужик. Родина — это была масса мелочей, о которых он не позволял себе думать.

Джона Менкину, младшего из рабочих в цехе, самого молодого из мастеров, как-то раз охватила большая тоска. Дело случилось в субботу, и товарищей не было с ним. Старшие очень тщательно брились в этот час, а кто помоложе, ушли гулять с девицами. Менкина слонялся по земле Свифта, на которой был выстроен рабочий поселок. Безрадостные места: бурьян да свалки… Джон Менкина носком ботинка наподдавал пустые консервные банки, старые кастрюли и прочий хлам. И вдруг споткнулся об острый предмет, конец которого застрял в отбросах, разрезал носок нового ботинка. Менкина нагнулся ощупать разрез, и тут взгляд его упал на самый предмет. Форма понравилась ему: то был стальной прут с перпендикулярным лезвием посередине.