А ночь спускалась тихо-тихо, зажглись огоньками разбросанные домики. Уходили до дому старики и старухи. Но долго еще по залитым лунным светом уличкам, по полянкам шумела, смеялась и шепталась молодежь. Долго наигрывал на гармони искусник лекпом, а с ее переливчатыми песнями спорили переливчатыми посвистами соловьи из соседней прохладной рощи.
Утром на другой день незнакомец уезжал из деревеньки с частью отряда. Жиган и Димка провожали их до поскотины. На лугу, возле покосившейся загородки, товарищ Сергеев остановился. Остановился за ним и весь отряд. И перед всем отрядом подозвал он к себе ребятишек, крепко пожал им руки, прощаясь.
— Может быть, когда-нибудь я тебя увижу в Питере, — сказал он Димке. — А тебя… — Он посмотрел на Жигана и запнулся.
— Может, где-нибудь, — неуверенно ответил Жиган.
…У забравшихся на перекладину мальчуганов чуть трепал волосы ветер. Долго они смотрели, как исчезал понемногу отряд, и был Димка доволен, что все так хорошо устроилось, и было ему немножко жаль, что так скоро все кончилось…
— В Питер теперь, тоже интересно…
Жиган не ответил ничего. Ветер чуть-чуть шевелил волосами его лохматой головы, худенькие руки крепко держались за перекладину, а большие глубокие глаза внимательно уставились в даль перед собой…
На дороге чуть заметной точкой виднелся еще отряд, вот он взметнулся на горку возле Никольского оврага, скрылся и исчез за ним. Улеглось облачко пыли, поднятое копытами над гребнем холма. Проглянуло сквозь него поле под гречихой, и на нем — уже ничего.