Рейдовая разгрузка - страница 8

И Крылов улыбнулся ему в ответ. Потом Крылов хотел что-то сказать, но не сказал, еще больше покраснел, вытер глаза ладонью и скрылся за занавеской.

— Постой, — попросил Шухов. — Поди-ка сюда.

Симонов подвинулся, и Крылов присел рядом с ним, прямой и неловкий.

— Знаешь, чего мне захотелось? — Шухов закашлялся. — Чаю из мяты… Где у вас на огороде мята растет, помнишь?

— Помню, она…

— Погоди, — перебил Шухов, помолчал, отдохнул и медленно, будто сказку, рассказал: — Как войдешь в калитку… направо надо повернуть… к забору… там еще молоденькие вишни посажены… Там и мята…

— Точно, Семен Петрович!

— Значит, до сих пор там мята?

— Да, все время там… Только вишни не молоденькие. Я перед призывом две спилил — дуплистые, перестарели.

Шухов закрыл глаза. Разволновало это воспоминание — сердце зашлось, и в затылок ударило. Совсем ослаб, от пустяка такое состояние. Портится, видно, здоровье, годы растаскивают его помаленьку, как осы мед из ослабевшего улья. А ведь все чувствовал себя хорошо, молодо и никогда не давал себе послабления и от молодых не отставал. И все думал, что молодой еще, и не хотел замечать седины, почти незаметной в рыжеватых волосах, и тайно радовался этому цвету своих волос. А стряслось несчастье — и напомнило, что уже не молод.

И вишни-то, вишни… Совсем ведь тоненькие были, едва по цветочку выбросили весной…

Симонов сидел все так же, склонившись к нему, Крылова не было, наверное, ушел. И в каюте потемнело, качало сильнее, ветер свистел наверху.

— Штормит?

— Уходим от тайфуна, — ответил Симонов.

— Разгрузку-то кончили? — Шухов спросил и даже испугался слегка: о каких-то вишнях, о мяте мысли, а самое-то главное забыл… Как же можно об этом забыть? Совсем раскис.

— Давно кончили, Семен Петрович.

— Погоди, сколько ж времени прошло?

— Четвертые сутки.

— Да ты что! И я все лежу?

— Полежите, надо отлежаться после такого купания.

«А Крылов-то не лежит», — хотел сказать Шухов, но понял, что слова эти неуместны.

— Расскажи, как разгрузились.

Симонов встал. Шухов повернул голову и впервые за долгое время увидел лицо фельдшера не вблизи, а издали. Впервые за долгое время… Значит, правда — лежит несколько суток.

— Там все в порядке было, Семен Петрович. — Симонов прошелся по каюте, отдыхая от надоевшего сидения: — За три рейса все перебросили. — Он помолчал, раздумывая, рассказывать ли о другом, и, поймав взгляд Шухова, решил, что надо рассказать: — Как вас волной накрыло, мы увидели сразу. Послали второй вельбот, с Комаровым. Сели вы крепко, крутились, крутились мы, сами чуть не застряли. Потом трос закрепили, воду откачали. И то еле стащили с камней. Подтянули вельбот, перенесли вас к себе. Сначала подумали, замерзли вы: так закоченели, пришлось резать одежду — не снимешь. Потом в одеяла вас завернули, растирать начали, тут и к «Томи» подошли — в баню, в парок, сами помните…

Симонов достал сигареты, но спохватился и спрятал.

— Иди покури. Мне легче, полежу один.

Шухов повернулся на бок и осмотрел каюту, и все вокруг показалось непривычным, будто не был здесь много месяцев. И сделалось вдруг радостно от того, что жив, что вернулся, что увидит Крылова и Кононова и не раз еще сходит на рейдовую разгрузку.