Резиновое сердце - страница 5
Один раз у меня даже был конфликт с одноклассником…
– Неужели?
– Да. Мы были в столовой; он начал говорить какие-то сальности об Арине, я попросил его заткнуться, но он продолжил прохаживаться на её счёт, приплёл и меня, ну, я и ответил ему тем же. Он выплеснул свой компот мне на брюки, я свой – ему в лицо, он швырнул в меня стаканом и разбил мне губы, а я собирался его прикончить… Если бы не подскочила стрекоза, так и случилось бы, наверное. Родителям, кстати, и об этом рассказали.
Словом, не до учёбы мне было, понимаете? Я любить хотел, а все лезли ко мне с какими-то оценками, заданиями…
– А как в дальнейшем развивались ваши отношения с Ариной Марковной?
– Да как бы они ни развивались! Мне всего было бы недостаточно. Мне нужна была она, целиком и полностью, в моё владение, но и тогда я не был бы счастлив. Это я сейчас понимаю, что абсолютного, совершенного счастья нет, оно весьма недолговечно… А в то время я мечтал о такой малости, о крупице счастья: обнять, взять за руку… поцелуй казался пределом мечтаний! Но было сильнейшее табу: она – учитель, я – ученик. Это была такая преграда!… Кофе не хотите?
– Нет, спасибо, если можно, зелёный чай.
Он нажал кнопку звонка, секунду спустя в кабинет заглянула симпатичная секретарша:
– Да, Григорий Викторович?
– Наташенька, будь добра, мне кофе, как обычно, а нашей гостье – чай. Зелёный.
– Хорошо.
– Что-то мне жарко, – сказал он. – Я сниму галстук, не возражаете?
– Нет, конечно!
Он снял галстук и расстегнул воротник рубашки.
– Так-то лучше! На чём мы остановились?
– На ваших отношениях с Ариной Марковной.
– Да; я пытался предпринимать какие-то шаги к сближению, по мелочи, конечно, принести журнал, сбегать за мелом… На четырнадцатое февраля подарил ей валентинку с подписью: Г.Б. – Григорий Баженов – это был отчаянный шаг! Я положил её на учительский стол во время перемены и с замиранием сердца ждал результата, ведь Г.Б. в нашем классе был только один – я! Но она взяла её, прочитала, улыбнулась и поблагодарила – всё! Теперь-то я понимаю, что она, несмотря на свою молодость, была очень мудрым педагогом, и не хотела давать мне ни малейшего шанса…
Потом в конце февраля произошёл разговор с родителями, и до Восьмого марта я был вынужден исполнять требования отца, поэтому совершенно истомился взаперти. Толку от моих занятий, думаю, было немного, но кое-какие оценки за неделю мне удалось исправить, так что напряжение в наших отношениях стало спадать, а то ведь со мной не разговаривали, как с заключённым! Я решился на разговор с отцом. Вечером шестого марта я подошёл к нему. Он сидел в кресле и читал.
– Папа, можно тебя кое о чём попросить?
– О чём же? – он поднял глаза от газеты. – Как твои успехи сегодня?
– Исправил две двойки по физике.
– Хорошо.
К чести отца надо сказать, что он не любил много говорить об одном и том же, так что нудные нравоучения мне не грозили никогда: мы поговорили, приняли решение и теперь его выполняли, он со своей стороны, я со своей.
– Завтра в школе праздничный концерт, я отвечаю за музыку, микрофоны и всё такое, а потом мы с ребятами хотели пойти в кафе… Можно, я приду домой позже, чем обычно?
– Насколько позже?
– Часов в девять…
– Ты считаешь, что можешь себе это позволить? У тебя уже всё хорошо?
– Папа, но это только завтра! Восьмого марта я никуда не пойду, девятого тоже, буду сидеть дома и заниматься!
– Восьмого вечером мы пойдём в гости к Вершининым (это были старые друзья родителей), ты останешься дома, девятого к нам придут твои дедушка и бабушка, так что полноценных занятий не получится. Думаю, нет.
– Папа, пожалуйста! Только один день! Мне надо чуть-чуть развеяться, мозги уже не соображают!
– Они у тебя и раньше не очень-то соображали! – он усмехнулся, и это был хороший знак, я обрадовался. – Ну, хорошо. Ровно до девяти часов. Минута позже – и ты продлишь наказание ещё на неделю!
– Спасибо! А можно мне телефон? Только на один день! Пожалуйста!
Отец внимательно посмотрел на меня:
– Завтра утром. В нашей спальне на тумбочке.
От меня никогда ничего не прятали под замок, считали, что недоверие оскорбляет, поэтому я сто раз мог бы взять его и удалить все Аринины фотографии, но я не мог себе этого позволить, у меня тоже был внутренний предел допустимого.