Риф Скорпион - страница 20

стр.

— Помолчи, черт бы тебя побрал, тебя что — не учили, как вести себя за столом?

Фру Эриксен была в восторге от фотографий Ника Дала, особенно рекомендовала свой портрет в шляпе. Вебстер, между прочим, тоже иногда фотографировался, и непременно в шляпе.

В очередном рапорте Ника Дала не содержалось ничего существенного. Три дня назад Арвид Стефансен посетил свою родительницу. Фру Стефансен поехала с ним в Фредрикстад, пила кофе вместе с фрекен Харм в ресторане «Медведь» напротив церкви. Они выпили также по рюмке вина, сидели и толковали. Точнее, фрекен Харм долго распространялась о нарядах для свадьбы. Фру Стефансен явно была чем-то обеспокоена. Хотя с какой стати ей интересоваться чужой свадьбой, учитывая состояние собственного брака. Фру Стефансен сшила Этте чудесное платье, но, конечно же, Этта придралась, сочла ее изделие недостаточно модным. Собирается кое-что подправить в Осло, жеманница. Вообще же была чудо как хороша, и фру Эриксен назвала ее «славной девушкой». Ночью, когда Этта поднялась в свою комнату на втором этаже, фру Эриксен подглядывала в коридоре. Фрекен Энген посещает кладбище раз в неделю. Ник Дал не следит за ней — слишком светло. Иногда заходит к ней на чашку кофе. Ничего особенно интересного. Этта считает фру Стефансен настоящей красавицей, «пылкой особой». Говорит о ней: «Тлеющий кратер». Соображает…

Закурив трубку, Вебстер прошел мимо старого дома Холмгрена и зашлепал дальше по грязной улице к старой церкви и конторе пристава. На полях еще лежал тонкий слой снега с черными и зелеными проталинами. Лед и снег таяли в лучах солнца, и в канавах журчала вода, в воздухе пахло весной. Он глубоко дышал, на душе было хорошо от доброй трапезы и от мысли о том, что подошел конец долгой, суровой и трудной зимы.

Бугер точно помнил, что в комнате кассира на заводе не было никакой тетради с расписками. Ударил по столу тяжелым кулаком и поклялся, что не видел ничего подобного. Помнил наперечет все кассовые книги до одной. И в доме Холмгрена не было такой тетради, дома у Стефансена — тоже. Она не числилась в перечне кассовых документов.

— Стало быть, ее унесли, — заключил Вебстер.

— Вот именно, если только такая тетрадь вообще существовала, — сказал помощник пристава.

— Думаю, существовала, — осторожно молвил Вебстер. — А впрочем, кто его знает.

Вебстер взял курс обратно на завод, чтобы допросить женщин. Он не спешил, держался предельно любезно, учтиво, в меру добродушно.

Фрекен Энген пригласила его, если будет время, зайти к ней завтра, в субботу, на кофе после обеда. Рыжеволосая, крупная, цветущая по случаю приближения весны. Синий конторский передник поверх черного платья с узкой полоской, траурного крепа на воротнике.

— Собственно, это дело меня мало касается, — пробурчал Вебстер. — Это Бугер, он попросил меня зайти и справиться о тетрадке с расписками, которая куда-то запропала. Ее не было среди документов, представленных ему. Мы сейчас вновь проверяем отчетность, ревизор этим занимается. Стефансен сидит ведь в тюрьме в Осло, там моя епархия. Здесь, в уезде, сами понимаете, компетенция Бугера.

Фрекен Энген никогда не слышала о какой-либо тетради с расписками, однако помнила, что на полке над конторкой кассира стояла какая-то коричневая черновая тетрадка. Маленькая такая, приблизительно пятнадцать на двадцать сантиметров. Похожая на школьную. Часто видела ее, когда заходила с ведомостями к Стефансену. Она стояла на полке отдельно, в маленьком отсеке. Тетрадь запомнилась ей потому, что на ней рукой Стефансена было написано: «Холмгрен». Никогда не задумывалась над тем, что в ней может быть записано. У Стефансена было несколько точно таких тетрадей для его черновых записей.

— Вам не случалось видеть, чтобы Холмгрен что-то писал в ней, когда заходил в кассу за деньгами?

Фрекен Энген вообще не видела, чтобы кто-либо что-то писал в этой тетради. С того места в конторе, где сидела она, не было видно конторку в кабинете Стефансена. Даже если дверь была открыта.

Фрекен Энген подтвердила, что Холмгрен не раз стремительно входил в комнату Стефансена и громко говорил тому, что ему нужны деньги. Она неохотно сказала об этом, даже слегка покраснела. Когда и сколько, точно не помнила. Хотя в последний раз речь шла о двадцати тысячах. Да-да, ровно двадцать тысяч. Девятого августа? Да, пожалуй.