Рингильда - страница 10

Утомленный двумя бессонными ночами, он уснул к утру. Небо заволоклось тучами, и гром слышался в отдалении, а вельможа, сидя на скале, продолжал спать крепким сном. Ему снилось, что облака покрывают небо и что они сменяют свои серые тени на более розовые, а средина одного облака ярче выступает на горизонте. Из него начала выясняться яркая, как огонь, фигура воина в рыцарском одеянии, с мечом в руке. На голове его виднелся шлем, у ног его лежали растоптанными змея и жаба.

— Святой Олаф! — воскликнул рыцарь сквозь сон, и видение ему ответило:

— Ты меня узнал, храбрый воин. Я норвежский король Святой Олаф. Твоя судьба знаменательна. Ты будешь родоначальником славного и храброго рода. В предстоящем сражении тебе предназначено спасти жизнь твоего короля.

Все умолкло. Рыцарь проснулся под впечатлением виденного им сна и воскликнул, протянув руку к небу:

— Святой Олаф! я чувствую в себе силу и мощь исполнить твое предсказание. Осененный твоим святым знамением, я готов вступить в бой с сильным и мощным неприятелем, погружаясь в огонь, плавая и покоряя морские стихии, восходя на высокие горы, куда орел один дерзал подыматься.

Видя, что солнце уже высоко выкатилось на горизонте, он удивился, что спал так долго, и, вспомнив о своем сне, перекрестился, мысленно прося покровительства высокочтимого святого в предстоящем сражении. Затем рыцарь покинул берег моря и отправился в свой замок, где пожелал сделать смотр своим войскам перед выходом в поход.

Когда он завтракал с своим капелланом, последний спросил: поедут ли с ним в сражение пажи?

— Пусть едут в моей свите, — ответил рыцарь, — их нужно приучать к этим зрелищам.

— Завтра мы выступим в поход, — сообщил Альберт Генриху. — Я слышал, что моя сестра находится в деревне Борнговед, где мы родились. Там я жил ребенком; а увижу старого монаха, отца Хрисанфа, который свез меня в детстве в этот замок.

— А лютню я непременно возьму с собою, — продолжал Альберт, собираясь в поход, — я ни одного дня не могу жить без нее.

— Оставь ее здесь, — возразил Генрих. — Куда же ты ее денешь?

— Нет, ни за что! я ее привяжу к седлу.

— И кому ты там будешь петь?

— Самому себе, а может быть и королю.

— А для меня ты петь не хочешь? — спросил Генрих. — Я нахожу, что у тебя прекрасный голос, да, кстати, ты поэт, умеешь сочинять стихи; я думаю, из тебя выйдет со временем прекрасный мейстерзингер. Но все это хорошо дома, не на войне. Впрочем, делай, как хочешь, а теперь пойдем собираться в поход. Завтра с зарей мы отсюда выедем.

Оба мальчика побежали в свои комнаты, где шла большая суета. Каждый приготовлял свою военную амуницию и чистил оружие.

На другой день на заре dominus Эйлард стоял в часовне, где капеллан замка читал мессу. Рыцарь был во всем военном вооружении: шлем покрывал его голову, на нем была надета черная броня, рука его покоилась на мече. Он внимательно слушал молитвы, читаемые священником, и задумчиво смотрел на старого капеллана. Неподвижно стоя перед алтарем, он походил теперь на одного из своих предков, стоящих в галерее замка.

По окончании мессы священник благословил рыцаря и дал ему поцеловать крест, и вдруг неподвижная фигура пошла, бряцая своей тяжелой броней. Другие рыцари и пажи последовали за ним.

Выйдя из своего замка, он крикнул своей свите: «На лошадей!» И все дружно, в одно мгновение, очутились в седлах.

Трубы, рога и литавры прозвучали, и предводитель со свитой пажей выехал из замка на большую дорогу.

Чрез несколько дней войско рыцаря dominus Эйларда соединилось в Голштинии с королевским войском; они пришли в деревню Борнговед за два дня до праздника Марии Магдалины и остановились на берегу ручья.

Там все поселяне ожидали войско. Все вышли из своих жилищ. Рингильда, надеясь увидеть своего брата, приискала себе место на высоком холме близь дороги.

Она надела свое праздничное одеяние. Голубой бархатный спенсер, затканный серебром, и голубая шерстяная юбка плотно облегали ее стан. Она смотрела на воинов, проезжавших мимо нее перед сражением.

Когда рыцарь dominus Эйлард поравнялся с холмом, на котором стояла Рингильда, он пристально взглянул на нее и побледнел. Казалось, что вся кровь прихлынула ему к сердцу. Что-то необыкновенно близкое, сродное сказалось ей в проницательном взгляде этого героя, так спокойно приближавшегося в полю сражения, как будто он входил в храм для прославления Бога.