Рингильда - страница 4

Так прошло пять лет, и из ребенка образовалась красивая семнадцатилетняя девушка, — с прежним детским выражением лица, только стан ее вполне развился. Она была выше среднего роста и стройна, как пальма. В это время приехал в монастырь герцог Оттон фон Люнебург и, заметив молодую девушку, спросил сестру, кто она такая.

— Это сирота, деревенская девушка. Не стоит обращать на нее внимания! — сказала герцогиня.

— Неужели! — воскликнул герцог, — а я принял ее за аристократку. Я думаю, эта девушка очень развита и образована. По выражению ее лица видно, что она живет каким-то духовным миром. Кто бы она ни была, но она самая интересная из всех твоих воспитанниц.

— Я ее хорошо знаю: это самая обыкновенная деревенская девушка, которая скучает у нас по своим нивам и лесам. Одно, что в ней есть хорошего, это — ее золотые руки. Она самая лучшая моя золотошвейка.

— Кстати, сестра, — вспомнил герцог. — Я приехал тебя просить приготовить знамя для самого храброго из наших рыцарей. Ты ведь знаешь, что мы готовимся к сражению.

— Когда тебе нужно приготовить знамя? — спросила его герцогиня.

— Я думаю, мы выступим в поход в июле месяце.

— О! тогда у нас еще много времени, и я обещаю тебе сготовить его и ручаюсь в том, что оно будет изящно и красиво.

Лицо герцогини покрылось бледно-розовою краскою. Она предугадывала, кому предназначалось это знамя, именно, для того самого воина, которого она видела в ратгаузе в день принесения королю присяги на верность и с тех пор не могла забыть.

— Кто же может быть мужественнее и отважнее его, кто же более, чем он, достоин этого знамени? — думала она. — С ним ни в красоте, ни в благородстве, ни в храбрости не может никто сравниться!

Как только герцог уехал вечером домой, настоятельница заперлась в своей келье и долго ходила взад и вперед по комнате. На другой день она после обедни позвала к себе Рингильду и велела ей распустить свои волосы. Подойдя к молодой девушке, она принялась сама расчесывать их гребенкой и, любуясь ими, сказала: «Рингильда, мой брат заказал нам знамя для самого храброго из воинов короля, и мы будет иметь счастье увенчать нашим подарком победителя. Надеюсь, мы сделаем все возможное, чтобы содействовать славе нашего монастыря!»

— Что же я должна сделать для этого? — смутясь, спросила Рингильда.

— Тебе надо остричь свои белокурые волосы и вышить ими целую картину святого Георгия Победоносца, поражающего дракона. — И, взяв одну прядь волос в руку, добавила: — Из твоих волос войдут такие тонкие чудные нитки!

— Когда я должна это сделать? — спросила Рингильда.

— Завтра. Твои волосы вырастут скоро и будут ровнее и красивее прежних, а знамя выйдет необыкновенно изящно! Вся слава выпадет на твою долю. Я тебя представлю королю, как самую лучшую свою художницу.

— Нет, я не могу пожертвовать своими волосами, простите меня герцогиня, — возразила Рингильда в испуге.

— Разве ты смеешь мне отвечать и ослушаться!

— Не браните меня, герцогиня, — ответила ей Рингильда, — я скажу вам всю правду. В моей родной стране предание гласит, что девушка из деревни Борнговед с белокурыми волосами по имени Рингильда должна спасти народ свой. Если же она лишится своих волос, то она умрет. Ворожея сказала мне, что эта девушка я…

Герцогиня гневно смотрела в глаза Рингильды. Она жалела, что не могла ее уничтожить в эту минуту.

— Какая дерзость, — сказала герцогиня, тяжело дыша и трудно владея собой. — Как ты высоко мнишь о себе, ведь ты еще ребенок, ничто, бедная девушка, которую я приютила в своем монастыре из жалости и сострадания. Какое самомнение. Мы даже не знаем, чья ты родом? Я тебя приняла в свой монастырь в угоду отцу Хрисанфу, которого я уважаю; и вот чем ты мне отплатила. Видно, что не научилась ты смирению в нашем монастыре. Иди спать, теперь уже поздно. Завтра мы переговорим с тобою серьезно об этом деле. Кто не хочет смириться, тому придется страдать, — сказала герцогиня. — Завтра после обедни я снова позову тебя к себе.

С этими словами гордая настоятельница повернула спину Рингильде и медленным шагом пошла в свои покои.

Рингильда после исчезновения герцогини долго еще стояла в коридоре, ведущем в кельи монахинь. Она тряслась всем телом и, несколько раз молясь, спрашивала себя: «Что делать?»