Рио-де-Жанейро: карнавал в огне - страница 26

«Pelo telefone» записали в конце 1916 года, ее пели на улицах во время карнавала 1917-го, и оказалось, что она великолепно подходит для этой цели: веселая, дерзкая (изменив слова, горожане высмеивали ни больше ни меньше как начальника полиции) и танцевальная. Слово «самба» вошло в моду, его стали использовать на улицах и в газетах. Его подхватили рекламщики — и моментально оно разнеслось повсюду. Какое-то время спустя Донга увидел, что «Pelo telefone» играют в платном театре в Нитерои. Он пришел к директору и потребовал гонорара, а тот, не ожидавший, что Донга рассчитывает получить плату за музыку, позвал полицию и настоял на аресте музыканта. Полицейские с радостью удовлетворили его просьбу, и Донга стал первым в длинном списке бразильских композиторов, у которых своровали музыку.

После успеха «Pelo telefone» все вдруг заметили, что, если не считать пусть и жизнерадостной, но уже довольно старомодной «O aЬre alas» («Расступитесь, я иду»), песенки Чикиньи Гонзаги, карнавал уже несколько столетий существует под одни и те же мелодии, модинья, вальсы, польки, кадрили, батукады и машише, которые звучали и в другое время года. Не существовало такой музыки, что жила бы только во время карнавала. И теперь такая музыка появилась — самба. Родилась традиция писать самбы специально для карнавала. Появился первый великий композитор — пианист Синью, проницательный мулат, водивший дружбу с поэтами и членами высшего общества. В 1920-м Синью превзошел сам себя: он объединил традиционную польку с американской новинкой — рэгтаймом (оба они были отдаленными потомками европейских военных маршей), добавил в получившуюся смесь хулиганский задор Праса Онже и создал «О pé de anjo» («Нога ангела»), образцовую марчинью, еще один лейтмотив карнавала, — нечто вроде бразильской сестры фокстрота, с которым у них было несколько общих предков.

Но декорации еще не были готовы. К концу десятилетия самба, смягчившись под влиянием черных композиторов Эсташиу, в частности Ишмаэля Сильва, повзрослела и приняла свою окончательную форму. Строчки стали длиннее, она сама — содержательнее, спокойнее, и теперь под нее можно было танцевать не торопясь, слегка шаркая ногами (мужчины) и поводя бедрами (женщины). Именно такая самба подходила для романтических, тщательно выписанных и замысловатых текстов. Многие из них были слишком печальны, чтобы исполнять их на карнавальных балах. И здесь ее заменяла марчинья. Насмешливые, непристойные тексты, представлявшие собой смесь уличной эрудиции и сленга кариок, были ее отличительной особенностью, и она стала доминировать на карнавале. Самба пела о любви, а марчинья высмеивала все и вся (включая любовь) — теперь город располагал всем необходимым и мог повеселиться всласть.

Карнавалы, проходившие в Рио с 1930-х по 1960-е, отличались прекрасной музыкой и разнузданным поведением. Хотя город можно с достаточным основанием назвать католическим, здесь же, прямо у ног Христа Спасителя, бушевали действа, более языческие, чем самый неистовый египетский обряд или самая бурная римская вакханалия. Здесь священного быка Аписа пустили бы на закуску, а у Вакха не было бы никаких шансов в «Сlube dos Cafajestes» («Клуб плебеев»), братстве образованных молодых людей хорошего происхождения, которые использовали всеобщий энтузиазм для совершенно аморальных поступков, таких как танцы, вечеринки и оргии, с одной-двумя драками в процессе, чтобы никто не расслаблялся.

Карнавал в Рио обычно выпадает на февраль, именно в это время лето в самом разгаре, в полном своем великолепии, и потому этот карнавал по накалу страстей оставляет позади все остальные, зимние карнавалы, включая и те, что некогда вдохновили его создателей. Например, карнавалы в Ницце и Венеции так и остались красивыми, благонравными балами-маскарадами. И по сравнению с карнавалом в Рио новоорлеанская Марди-Гра — всего лишь великосветская вечеринка, доступная только своим и пропитанная расизмом: черные и белые веселились там одинаково бурно, но по отдельности. В Рио самба и марчинья уравняли всех. С момента их появления здесь есть только один карнавал — и для белых, и для черных, и для мулатов.