Рио-де-Жанейро: карнавал в огне - страница 5

Именно этот огромный архив и спас город. Хотя с колониальных времен были снесены многие и многие тысячи домов, целые районы выброшены в море, а очертания залива значительно изменились, прошлое до сих пор присутствует на каждой улице. Даже торговых центров в Рио меньше, чем церквей в стиле барокко, а число французских фонтанов и статуй, отлитых в Валь д’Осне, намного превосходит количество общественных туалетов, и, по правде говоря, здесь больше французской скульптуры, чем в любом другом городе мира — за исключением Парижа, конечно.

Но поскольку Рио находится в Бразилии, стране, где богатые немыслимо богаты, а бедные ужасающе бедны, и большинство относится ко второму лагерю, город всегда отражал неравенство. Однако, несмотря ни на что, именно этот город лучше всего умел справляться с подобным неравенством, по крайней мере до недавнего времени. Здесь вот уже много столетий подряд богатые и бедные умудряются сносно ладить между собой, посещая одни и те же места — пляжи, футбольные стадионы, бары, школы самбы и карнавальные клубы; нет никого более демократичного и менее склонного к расовым распрям, чем кариоки.

А еще они привыкли к опасности больше, чем кто бы то ни было. В восемнадцатом веке, как писала историк Мария Фернанда Бикальо в книге «А cidade е о Império» («Город и империя»), Рио уже жил в состоянии постоянной боевой готовности. По ночам улицы оказывались во власти людей в плащах, вооруженных ножами и кинжалами. Их заполняли разбойники, убийцы, бродяги, попрошайки, цыгане, рабы в бегах или постигающие искусство капоэйры, и все до одного с самыми худшими намерениями. И потому вряд ли удивительно, что даже в самые лунные ночи светская жизнь в колонии замирала. Контрабанда была привычной частью повседневной жизни, освободившиеся от груза и незаконных пассажиров корабли оставляли на милость прилива, и все это с попустительства полиции. А ведь были еще и внешние угрозы. Золото, текущее рекой из Минае Жерайш, проходило через Рио, отчего город превращался в сладкую мечту любого пирата, а потому вероятность, что город захватят, существовала постоянно. Случилось это в действительности только дважды, в 1710 и 1711 годах, но даже если пираты не появлялись, сплетники распространяли слухи, а затем обирали брошенные дома. Мало-помалу кариоки вплели эти опасности в свой стиль жизни и научились отличать настоящую угрозу от вымышленной. В девятнадцатом и двадцатом столетиях они обрели необходимое здравомыслие, которому могли бы позавидовать такие жестокие города, как Чикаго или Нью-Йорк.

Позже этому здравому смыслу пришлось пройти испытание той же чумой, что свирепствовала повсюду: наркотиками и преступлениями, с ними связанными. Крутые, а временами почти отвесные холмы морро, формирующие уникальную топографию города и вдохновлявшие сочинителей самбы, оккупировали банды наркоторговцев, и на каменистых склонах стали вспыхивать схватки между преступниками и полицией или между самими бандами, превращая в ад жизнь честных и бедных обитателей. Каждая фавела — своего рода цитадель (касба), только лишенная очарования тайного пристанища разбойника Пепе ле Моко: у местных бандитов элегантности не было ни на грош. Время от времени одного из них объявляют большим боссом организованной преступности, и пресса посвящает его деяниям заголовки (довольно странно, но только в Рио бандит может стать знаменитостью). Когда его ловят в собственной норе и, как ему и положено, отправляют в тюрьму, мы обнаруживаем, что это — жирный детина в вытертых бермудах и без рубашки, с огромным брюхом (появлению брюха очень способствуют пиццы, которые ему ежедневно передают с воли). Неужели кто-то верит, что подобный тип в состоянии «организовать» преступность? Вероятнее всего, эту роль играют мозговые центры вроде профессора Мориарти или доктора Мабузе — люди в блейзерах и шейных платках, контролирующие потоки и отмывание денег, поставки и распространение наркотиков, закупки оружия и подкуп чиновников из своих трехуровневых пентхаусов в самой шикарной части города. В странах вроде Соединенных Штатов с такими вещами разбираются на федеральном уровне. В Бразилии до очень недавнего времени каждый штат должен был заботиться о себе сам.