Ритуальные услуги - страница 17

— Прекратите! Прекратите свистать, что вы как гопник на базаре, ей-богу! — вскипела вмятая в вас мадам лет пятидесяти, в белой панаме, с россыпью потовой росы на верхней губе, ну да было поздно, ведь один из оттисков Голубки уже уселся на твое плечо: вот так же однажды, в такой же давке, только это было не в троллейбусе, а в метро, в пиковом, потном, удушливом, валко раскачанном, на перегоне между «Динамо» и «Аэропортом», Голубка точно таким манером облизала верхнюю губу, а ты едва нашел в себе силы дотерпеть до дома, куда бежали через проспект, словно в приступе амока… И вот в потном троллейбусе амок навалился и все давил, давил, пока ехали до бульвара Карбышева, где жила Бэмби, — та ночь чем-то странным теперь отзывается. Ах да, спать с Бэмби — в привычном смысле этого эвфемизма — было не с руки, учитывая ее слоновье телосложение, и выход был найден, помнится, в том, что она встала на четвереньки на краю кровати, приглашая атаковать с тыла.

— Я тут притащила эскизы, — она прихлопнула пухлой ладошкой большую коленкоровую папку, лежащую на столе. — Передай своей начальнице, ладно? Она знает. Мы договаривались, но неожиданно подвалил какой-то клиент, по виду цыганский барон.

— Господи, помилуй и спаси… — вздохнул я.

С похоронами цыган вечно возникает жуткая головная боль. Во-первых, чтобы обслужить такого клиента, неминуемо придется обращаться к бальзамировщикам: согласно цыганским обычаям усопший не может отправиться в последний путь до тех пор, пока с ним не попрощаются все члены его обширной и зачастую раскиданной по разным углам нашей необъятной страны семьи. А пока все они соберутся, может пройти столько времени, что без специальных бальзамировочных инъекций тело успеет приобрести мало-аппетитный вид. Во-вторых, придется заказывать особый гроб; выполненный непременно в светлых тонах, на высоких — не ниже сорока пяти сантиметров — ножках и со специальным окошком на уровне глаз.

— Ну, адье! — прощально помахала рукой Бэмби. — Счастливо вам повыпивать. Пойду погрею на солнышке свою тушу.

— Да брось ты, — улыбнулся я. — У тебя роскошное тело. Старик Рубенс при взгляде на него наверняка бы не смолчал.

Бэмби повела плечами, ее тело под сарафаном живописно заколыхалось.

— Ну так на то он и старик.

— Ты опять впадаешь в заблуждение, — возразил я. — С нынешнего сезона в моде нормальные женщины с нормальными женскими формами. Объем талий увеличивается, бедра тяжелеют, грудь делается полновесной. Хорошей женщины должно быть много. Потому изнурение себя диетами в надежде приблизить свои формы в тем стандартам, которые навязывают нам худосочные манекенщицы, отныне не актуально… Тебе нравятся манекенщицы?

— Да не особенно, — с сомнением в голосе протянула Бэмби.

— А мне не нравятся категорически. — Я. уселся на подоконник поближе к дышащему прохладой кондиционеру и отдался созерцанию того, как латунного оттенка свет от зачехленного ребристым жалюзи окна линует дверь в кабинет Люки четкими линиями.

— Это почему? — заинтересовалась Бэмби.

— Да просто потому, что их чахлые формы не более чем оттиск извращенных гомосексуальных фантазий ведущих кутюрье — они же все без исключения гомосексуалисты.

— Ты сексуальный расист? — нахмурилась Бэмби.

— Боже упаси. Просто мне не по душе их чисто художнические принципы. Счастливо. И извини меня — в Казантипе я немного одичал, и на языке вертится всякая дурь. Не бери в голову.

— Ага. Так ты приходи в наш желтый дом. Я буду за тобой ухаживать и менять под тобой утку,

— Бэмби, у тебя нет с собой пары сотен? А то я совсем на мели. Я, конечно, человек глубоко порочный, но…

— Это ты к чему? — усмехнулась она.

Я вздохнул. К тому, что, к несчастью, воровство отчего-то все никак не укладывалось в пышный букет впитанных тобою и усвоенных пороков — задний карман джинсов приятно грел аcтаховский бумажник, но воспользоваться его содержимым я не считал возможным, хотя и понимал, что это глупо. Она извлекла из холщовой сумки кошелек, порылась в нем, бросила на стол пару сотенных и несколько десяток;

— На пиво-то остается? — спросил я.

— Да ладно… — отмахнулась она. — Как-нибудь перекантуюсь. Там же все свои люди, не дадут засохнуть в случае чего.