Родимый край - зеленая моя колыбель - страница 11

— Может, высвистишь, попробуй! — не поднимая головы, буркнул Хайрулла.

Я всегда свищу, когда лошадь надо поить. Под свист-то она лучше пьет. А отец, когда хлеб на току веяли, эдак не раз ветер вызывал. Тот его слушался. Услышит, как отец свистит, так и появится тишком из-за гумна или меж овинов проберется, дунет, подхватит мякину в подброшенном лопатой зерне и унесет подальше от тока. А чистое зерно, шурша, падает вниз.

Тут ведь еще интересней! Чтоб двинуть эти крылья, ветер тоже сильный нужен. Еще неизвестно, послушается ли он.

Отец пошел за мельницу, уперся руками в бока и засвистел:

— Фью, фью, фьють, фьють!..

Сначала он свистел, повернувшись в сторону леса, откуда ветер дул прежде. Потом поворотился к деревне. Не дождавшись ветра и оттуда, он стал лицом к Арску, куда мы на базар ездим, и опять засвистел. А ветер хоть бы шелохнулся. Крылья мельницы совсем остановились.

— О-от окаянный! И где он шатается? — Отец приложил руку щитком ко лбу и уставился на видневшееся вдали старое кладбище. — Гляди, на кладбище вроде бы маковки у деревьев качаются. Там разгуливает, а тут его не дождешься. Вот негодный!

Теперь отец зашел с другого боку мельницы:

— Фью, фью, фьють, фьють!..

Куда отец, туда бегу и я. Но мне кажется, что ветер нарочно притаился где-то на лугу и не желает крылья мельничные вертеть, норов свой показывает. Ему небось, чем здесь тужиться, веселее по лугу бродить, по лесу кружить меж деревьев да посвистывать в свое удовольствие!..

Пока мы с отцом зазывали ветер, к мельнице подъехали еще несколько человек. Среди них — двое парней с нашего порядка: Ахат и Сэли́м.

Сэлим никак не мог стянуть с телеги холщовый, чуть не в рост самому мешок, туго набитый рожью. И за один конец пробовал ухватиться и за другой, запарился, а все без толку. И тогда у Ахата подмоги запросил. Чудно что-то разговаривал этот Сэлим. То гудел низким голосом, как все мужики, то прямо на бабий визг срывался:

— Пособи-ка, ведь без дела стоишь!

Однако Ахат, голос ли Сэлима был ему противен или он хотел заставить его еще покланяться, лишь зубы оскалил.

— Что, не под силу? Поджилки затряслись? — сказал он и, чуть обернувшись к нам, добавил: — А еще поговаривают, что жениться ты надумал.

В эту пору и в самом деле слух прошел, что Сэлим сватов к нашей апай заслать хочет.

Сэлим взглянул краешком глаза на отца и скривился:

— Ну, хватит, не ломайся!

— Коли так, сам тащи! Пусть увидит Башир-абзы, какой ты есть джигит. Ну-ка, ну!

— Ты нас не вмешивай! — возмутился отец и отошел в сторону.

Сэлим задохнулся, даже языка лишился поначалу, потом как понес дурным голосом:

— Ах ты шваль чертова! Еще ломается, голь перекатная! Силой своей заносится!

— Чего мне заноситься? Был бы ты человеком истинным, я бы твой мешок один снес.

— Ха, так бы один и снес! Бахвалься!

— Вот и снесу! Мое слово твердо!

Ахат метнул глазом на отца и схватился за мешок. Мужики пытались остудить парня.

— Не дури, Габдельаха́т, — степенно проговорил мельник, — поясницу повредишь.

— Шутка ли — в куле-то девять пудов!

— Не упрямься! Тут двоим, пожалуй, как раз будет.

Но парень и слушать не стал.

— Не называться мне Ахатом, ежели с этим мешком десять разов вкруг мельницы не пройду!

Он рывком взгромоздил мешок на плечи и пошел, пригибаясь под его тяжестью. Он шагал, как по мосткам, раскинув в стороны руки, лицо у него налилось кровью, жилы на шее вздулись, стали толстые, точно жгуты конопляные, а ноги глубоко грузли в землю.

Я было кинулся вместе со всеми за Ахатом, но отец остановил меня.

— Залезай в телегу, — сказал он мрачно, — домой поедем!

— Хоть чуточку поглядим!

— Залезай, тебе говорят!

Веснами в отцовском саду цвела не только сирень, но и черемуха, и рябина. Они стояли высокие, раскидистые. Из-за них, может, и поселился в нашем саду соловей. Каждый год с нетерпением ожидали мы его прилета. Вечерами все ближние соседи собирались у наших ворот послушать соловья и, если вдруг он умолкал, тревожились.

Как-то в начале лета поутру нашли соловья в саду мертвым. Для меня, беспечного, озорного мальчишки, ничего необычного в этом не было. Мало ли валяется сбитых птичек по садам да вокруг овинов! Оттого, наверное, странно было видеть, как отец, такой большой, бородатый, нагнулся над крошечным тельцем и бережно взял его в руки.