Родина чувств - страница 7
– Что вы, что вы! Уверяю вас! Там им будет чем поживиться!
– А там не слишком опасно, на этом дереве?
– Да как вам сказать…– замялся жабчик.
– И ещё, – отчего вам пришло в голову советовать мне лететь именно на сосну?
– Её зовут Пина…
– Кого?
– Сосну так зовут. Пина. И совершенно распоясавшиеся воробьи мучают её и летом, и зимой. А она так добра, что не может им отказать ни в насмешках над собой, ни в приюте. Когда это им нужно.
– А… Так вот оно в чём дело. Хорошо. Мои гусеницы смогут постоять и за себя, и за Пину, коли так. Хорошие люди должны помогать друг другу.
– Гм, прошу прощения. Вы сказали – люди?
– Конечно. Мы все люди, если поступаем по-доброму. Это ж так и называется: «по-человечески»!
Бабочка нежно коснулась бородавчатого лба жабы и полетела в сторону сосны…
Через положенный срок, на ветках, ничем не обнаруживая себя, расположились несколько безобидных на вид гусениц. Они безмятежно раскачивались, в такт задумчивому кружению юбки веток сосны.
Когда Пина заметила их впервые, расстроилась, опасаясь за свои кружева. Но гусенички поторопились её успокоить:
– Не пугайтесь, нас мама послала! Мы не причиним вам никакого вреда.
– А кто ваша мама? – спросила Пина.
– Бабочка…– ответили гусенички.
– Так это понятно, что бабочка. Как зовут маму?
– А мы не зна-а-а-ем, – захныкали гусеницы, – мы её не видели. Она нас тут оставила, сказала вас охранять, а сама улетела куда-то.
– Ой-ой, простите меня, дуру, малыши. Я знаю, куда полетела ваша мама, – Пина быстро сообразила, как успокоить ребятню. – Вы поживёте тут, у меня. И, если будете хорошо кушать и вовремя ложиться спать, то однажды проснётесь с крыльями за спиной и полетите к своей маме.
Каждому малышу Пина выделила свою отдельную ветку. На ветке спаленка, и столовая, и полка с книжками. Уютно и правильно. По утрам Пина умывала малышей, кормила и учила азбуке:
– Не ленитесь, ребятки! Вырастут у вас крылья, полетите далеко-далеко, увидите картонку с буквами у дороги и сможете прочесть, что на ней. «Опасно!» или «Добро пожаловать!»
Воробьи с подозрением наблюдали за вознёй в кроне сосны. Пина перестала выглядеть растерянной и виноватой. И это пугало птиц больше всего:
– Вот, затеяла что-то, наша волосатая. Не к добру это. Надо ей настроение выправить. В нашу с вами пользу.
Как задумали, так и сделали. Злое намерение снесло воробьёв с крыши, как крошки ветром. Присели они на ветки сосны, как бывало раньше, по-хозяйски, да не тут-то было. Глядят, а на каждой – по толстой зелёной гусенице.
Воробьи ухмыляются:
– Во, волосатая, угощение нам приготовила. Знает, кто тут важный! – и как только один из грубиянов попытался склевать гусеницу, так и отпрянул, – она плюётся!
И впрямь, едва воробей наклонился пониже, гусеница обрызгала птицу густым зелёным соком, да прямо в глаз.
– Жжётся! Чересчур! – зачиркал обиженно языком по нёбу воробей и прямиком к пруду, умываться. А там жабчик поджидает, на берегу:
– Ну, что, больно?
– Больно!
– Обидно?
– Да-а-а!
– А Пине, думаешь, не обидно было, не больно?
– Так мы ж её в глаза едким соком не брызгали!
– Вы ей душу едкими словами да поступками поливали. А это ещё больнее.
Задумался воробей, утёр лицо сухим листом вишни и улетел под крышу. Думать. Нужное это дело. Обдумывать слова и поступки. В тишине. Наедине с собой.
А гусенички хорошо учились, вовремя кушали, а перед сном слушали лесные сказки, которые рассказывала им Пина. И неким, как водится, прекрасным утром, тонкая леска рассвета потянула за собой прозрачную дымку тайны рождения, и с веток сосны, одна за другой, взлетели семь бабочек. Семь чудес света, о которых все знают, но никто никогда не говорит.
Каков ты на самом деле…
И не говорите мне, что они нас плоше!
Не ждите описаний природных увеселений, до которых вам и дела-то нет. Вы восхищаетесь вращению зеркальных шаров, но равнодушны к мельканию звёзд за окном. Не даёте себе труда понять, что всё, создаваемое человечеством – лишь повторение того, что уже совершено природой. Но как-то у нас оно всё – чересчур однобоко. Стремимся подражать полёту, но не копируем то, ради чего и был создан мир. Для чего он был-таки создан, спросите вы? Так для умножения любви и добра. Которого много вокруг и так мало в нас самих.