«Родственные души» и другие рассказы - страница 5

— Возьмите меня, я стараться буду! Если не успею, после смены домою! Хоть ночью!

— Деточка, я тебя взять не могу. У тебя группа нерабочая. Тебе не работать — тебе лечиться нужно. Если с тобой что-то случится — мне отвечать. Меня за тебя могут наказать сильно, понимаешь?

Вера Николаевна поднялась, проводила до дверей, отчего-то долго стояла на улице, смотрела вслед. Ксюха несколько раз оборачивалась, а Вера Николаевна все стояла и смотрела — как-то задумчиво так смотрела, а о чем она думала — непонятно, может, боялась, что вернется незадачливая претендентка на рабочее место, начнет просить-умолять...

А Ксюха особенно и не расстроилась: с работой, как и с жильем, облом. Особенно и не надеялась, было бы слишком сказочно, слишком волшебно получить свою квартиру и работать в «Березке». Мечтать не вредно! Оставалась третья попытка, но на нее совсем уж рассчитывать не приходилось — из области чудес надежда.

Попытка третья

Адрес давно искала. В адресном столе, у директора детдома, у воспитательницы выпрашивала. Свернутая вчетверо бумага лежала под подушкой полгода. Ксюха никак не могла решиться. Теперь, когда шарик так настойчиво стремился ввысь, когда ослабла ниточка, воспользоваться адресом стало проще.

На шумном автовокзале плач детей, женский смех, раскатистые невнятные объявления:

— Рейс ква-ква-тый отправляется с площадки номер ква-ква!

Сорок минут в душном автобусе, и Ксюха выползла из раскаленного чрева на травку. Село Отрадное, — обретет ли она здесь отраду? Из трех улиц найти Сосновую оказалось нетрудно, дом номер семь выглядел вполне прилично. У дома большой сад. Только заставить себя открыть щеколду у калитки Ксюха никак не могла, мялась, переминалась с ноги на ногу. Из соседнего дома выглянула пожилая женщина в платке:

— Ты к кому, девочка?

— К Ганиной Галине Алексеевне.

— А она кто тебе будет?

— Мать.

Соседка всплеснула руками:

— Пойдем-пойдем, я тебя провожу!

Открыла калитку, потянула Ксюху за собой. Сердце почти не билось, как бы прямо тут ласты не склеить...

Чистый коридор, просторная светлая комната, на ярком бархатном ковре два одинаковых толстых смешных белобрысых карапуза лет пяти важно катали машинки. Из соседней комнаты навстречу вышла красивая высокая женщина. Она смотрела на вошедших такими родными, Ксюхиными глазами и улыбалась радостно.

И Ксюха тоже начала улыбаться и уже почти поверила, что все еще может быть хорошо, что чудеса все-таки бывают. И она уже представила, как сейчас она скажет то, что проговаривала в мечтах много раз:

— Здравствуй, мама! Я тебя нашла! Мне сказали, что ты отдала меня в детдом девятимесячной из-за моей болезни. Но я не сержусь на тебя, мам! Эти врачи — они кого хочешь напугать могут! А я — видишь, здорова! Работать могу и обузой не буду! Я подумала, что тебе будет приятно меня увидеть...

И она уже даже открыла рот, чтобы сказать эти сто раз повторенные про себя слова вслух, но дыхания не хватало, и звук не шел из пересохшего горла.

Зачем соседка заговорила, почему не дала продлиться этой минуте предвкушения чуда?

— Галя, смотри, я твою дочку привела, копия твоя, только сильно уменьшенная!

Улыбка медленно сползла с лица красивой женщины. Появился страх, гнев, негодование:

— У меня нет никакой дочки! Нет и никогда не было! Уходите, уходите отсюда! Сейчас муж придет, не хватало его до инфаркта довести вашими фантазиями! Уходите немедленно!

Соседка стушевалась, испарилась, и Ксюха одна вышла на улицу, пошла по дороге не оглядываясь. Зачем мать так улыбалась? Для чего дала надежду, что все будет хорошо? Не будет хорошо! Ничего не будет!

Пыльная проселочная дорога пустынна, и можно не беспокоиться — никто не увидит плачущую Ксюху. Она присела на корточки, потом опустилась на желтую теплую обочину. Хотелось спрятаться, свернуться в комочек, стать маленькой точкой, улететь отсюда далеко-далеко, не жить, не быть, не чувствовать этой боли.

Почему она ее не любит? Почему? Этих мальчишек — любит, а они такие же белобрысые, как Ксюха, — наверное, это ее родные братики. Вот их — любит, а ее — нет... Может, думает, она совсем больная, неполноценная, обуза? А она не обуза! Могла бы нянчиться с малышами — она любит детей... Могла бы в саду работать, как когда-то в монастыре, она ведь работала!