Родственные души - страница 8
а не переместил, Гэри.
— Убил, — сказал я. — Я убил ее.
Я смотрел в пространство. Последние шесть месяцев словно исчезли, и я снова вспомнил, как сидел рядом с Кэти в больнице, держа ее безжизненную руку в своей.
— Сказали, что для нее надежды больше нет, она никогда не проснется, а если и проснется, то навсегда останется овощем. Сказали, что она будет всю жизнь неподвижно лежать, подключенная к трубкам. Возможно, они были правы, и никто никогда не смог бы исцелить ее. Но я даже не стал ждать. Я убил ее.
— Если она была нефункциональна, тогда ты применил верную процедуру, — заключил Моуз. Он не пытался утешить меня, это было за пределами его понимания. Он лишь утверждал понятный ему факт.
— Я любил ее и должен был защищать, а вместо этого не сумел избежать аварии, а потом отключил рубильник… — попытался объяснить я. — Ты все еще хочешь знать, почему я пью?
— Потому что ты испытываешь жажду, Гэри.
— Потому что я убил мою родственную душу, — горько произнес я. — Возможно, она никогда бы не проснулась или не узнавала бы меня, но она бы была, дышала, у нее по-прежнему оставался бы один шанс из миллиона, а я… положил этому конец. Я обещал оставаться с нею в здравии и болезни и нарушил свое обещание. — Я начал нервно шагать вокруг его рабочей станции. — Извини, Моуз. Я не хочу обременять тебя своими проблемами.
— Это не бремя, — откликнулся он.
Я некоторое время изучающе смотрел на него. «Да ладно, почему это должно тебя заботить!»
— Хочешь, поговорим о бейсболе, — наконец выдавил я.
— Я ничего не знаю о бейсболе, Гэри.
— Да просто сменил тему, — печально улыбнулся я.
— Я могу подключиться к главному компьютеру и буду готов разговаривать о бейсболе менее чем через девятнадцать секунд, Гэри, — предложил Моуз.
— Нет необходимости. У нас должна быть общая тема, которую мы могли бы обсуждать.
— У нас есть убийство, — выдал Моуз. — Правда?
— Я убиваю в среднем одного робота каждые двадцать дней, а ты убил Кэти. Вот что у нас общее.
— Это не одно и то же, — сказал я.
— В чем отличие, Гэри? — спросил он.
— Роботы, которых ты убиваешь, не обладают большим чувством самосохранения, чем ты.
— Было ли у Кэти чувство самосохранения? — спросил Моуз. «Толковая машинка», — подумал я.
— Нет, Моуз. После аварии не было. Но у меня была к ней эмоциональная привязанность. У тебя же не было такого чувства к роботам, которых ты убивал.
— Не знаю.
— Чего ты не знаешь?! — вспылил я. Вдруг ужасно захотелось выпить, только чтобы выбросить из головы все болезненные воспоминания о Кэти, которые возникли в моем воображении.
— Я не знаю, что такое эмоции и чувства, Гэри, — бесстрастно пояснил Моуз.
— Не представляешь, какой ты везучий сукин сын — горько произнес я.
— Представляю, — сказал он, снова удивив меня и почти вытащив из мрачных дум.
— Ты неиссякаемый источник моего любопытства, Моуз. Может, ты объяснишь свое представление? — заинтересовался я.
— Ты мой друг. Никакой другой робот не имеет друга. Следовательно, я должен быть везучим сукинсыном.
Я рассмеялся, по-товарищески обхватил рукой твердое металлическое тело и звучно похлопал его по плечу.
— За последние шесть месяцев ты единственный умудрился меня рассмешить, — сказал я. — Никогда не меняйся.
Если бы робот мог заметно напрячься или выказать замешательство, то он бы так и отреагировал.
— У друзей имеется обычай ударять друг друга, Гэри?
Добрых пять минут я толковал свои действия Моуэу. И в первую очередь, сам удивился, что вообще взялся что-то ему объяснять. Черт побери, из-за горечи утраты моей Кэти и из-за беспробудного пьянства я отдалился от своей семьи и заставил всех родичей от меня отвернуться, но, сказать по правде, мне было плевать, что любой из них думает обо мне. Однако этот проклятый механизм знал, как заставить меня честно и твердо взглянуть на самого себя всякий раз, когда задавал один из своих обезоруживающих вопросов, — и я вдруг осознал, что не хочу разочаровать его своими ответами. Еще больше я устал разочаровывать самого себя. Если я в глазах робота представитель человечества, то обязан воплощать его как можно лучше.