Роевая война - страница 32

стр.

– Да, я уверен, – подтвердил Люк.

Дроид сердито заверещал, наклонился вперёд и включил голопроектор.

На голограмме появилась веранда красивой квартиры на Корусканте. Появилась Падме Амидала с золотистым дроидом-протоколистом, очень похожим на С-3ПО. Через мгновение все увидели, как с другого конца голограммы появился Энакин Скайуокер. Он подошёл и обнял её.

– Как ты? – спросила Падме. – Слышала, было нападение на Храм джедаев: отсюда виден дым!

Энакин отвёл взгляд.

– Со мной всё в порядке, – ответил он. – Я пришёл проведать тебя и ребёнка.

– Здесь капитан Тифо. Мы в безопасности, – Падме поглядела за пределы голограммы, видимо, на Храм джедаев. – Что происходит?

Ответ никто не расслышал, так как Падме и Энакина загородил дроид-протоколист, который тоже спросил:

– Что здесь происходит?

– Это С-3ПО? – изумился Джейсен.

Люк только пожал плечами и шикнул. Загадкой дроида-протоколиста он займётся позже, сначала нужно узнать, что случилось с его матерью.

– Ты не можешь быть взволнован больше меня! – воскликнул золотистый дроид в ответ на верещание и биканье Р2-Д2.

Он вышел из кадра и опять все увидели Энакина и Падме.

– …Совет джедаев пытался устроить государственный переворот…

– Не верю! – бросила Падме.

Энакин нахмурился.

– Я тоже не верил, но это так. Я сам видел, как мастер Винду пытался убить канцлера.

Голограмму опять заполнило изображение золотистого дроида.

– Происходит что-то непонятное. Ходят слухи, что выгонят всех дроидов.

Р2-Д2 громко засвистел на голограмме.

– Это явно Трипио, – шепнула Мара. – Только он такой настырный.

– Тсс… тише! – сказал С-3ПО на голограмме. Р2-Д2 мягко бикнул, и голова С-3ПО выпала из голограммы. – Что бы ни случилось, мы всё равно узнаем об этом последними.

Падме опустилась на скамью у края веранды.

– Что будешь делать?

Энакин с решительным видом сел рядом.

– Я не предам Республику. Я останусь верен канцлеру и Сенату.

– А что случилось с Оби-Ваном?

– Не знаю. Многие джедаи убиты.

– Он на стороне восставших? – допытывалась Падме.

– Откуда мне знать, – пожал плечами Энакин.

Оба смотрели в пол, и Падме в отчаянии покачала головой.

– Как такое могло произойти?

– Республика ослабела, Падме. Не только джедаи пытаются воспользоваться сложившимся положением, – Энакин подождал, пока она встретится с ним взглядами, и заговорил уже мрачным голосом. – В Сенате тоже много предателей.

– Что ты говоришь! – Падме встала с тревогой на лице.

– Тебе нельзя больше общаться с друзьями из Сената, – Энакин тоже встал и повернулся к ней. – Канцлер сказал, что разберётся с ними по окончании конфликта.

– А если начнётся расследование? – голос Падме выдавал больше гнев, чем испуг. – Я всегда была против этой войны. Что будет, если я попаду под подозрение?

– Этого не случится. Я не допущу.

Падме отвернулась и замолчала.

– Хочу уехать отсюда. Куда-нибудь подальше, – сказала она.

– Зачем? – Энакин был явно задет её словами. – Скоро всё изменится. Будет новый порядок.

– Хочу вырастить ребёнка там, где спокойно, – она не слушала его.

– Я тоже этого хочу! Но такое место здесь. Я получил новое знание о Силе. Скоро я смогу защитить тебя от всего на свете.

Падме посмотрела на него, и выражение недоверия у неё на лице сменилось отчаянием при виде его запачканной в бою одежды. Наконец, она опустила голову.

– Энакин… я так боюсь.

– Поверь, любимая, – Энакин обнял её, не замечая, что боится она именно его. – Поверь, любимая, скоро всё наладится. Сепаратисты собрались в системе Мустафар. Я положу конец этой войне. Дождись моего возвращения… и всё изменится. Обещаю.

Он поцеловал её, но ощутил дурные предчувствия, которые заметил даже Люк на маленькой голограмме – страх того, в кого он превратится. Энакин остановился и дождался, пока она не посмотрит ему в глаза.

– Пожалуйста… – в голосе почти слышался приказ. – Дождись меня.

– Ладно, – Падме сдалась и опустила глаза.

Энакин ещё некоторое время смотрел на неё, а потом повернулся и подошёл к Р2-Д2. Файл подошёл к концу.

Люк и остальные молчали, размышляя над последними словами Падме, стараясь угадать, что она выразила своим голосом. Когда она призналась Энакину, что боится, думала ли она об упомянутом антивоенном расследовании? Или о грядущем?