Рок царя Эдипа - страница 11

стр.

— Нет…

Она зажмурилась еще крепче и затаила дыхание…

И удивилась, что нет боли, о которой шушукались девчонки. А есть только безумное чувство полета, парения, словно они поднялись над узкой скрипучей кроватью и обнимают друг друга крыльями в воздухе, как птицы…

Она даже не сразу поняла, что вот это и есть «то самое», сокровенное, запретное, взрослое…

Только радость — вот теперь мы вместе, до конца…

Она крепко обняла Юру, прижимая его к себе, и удивилась… Его плечи вздрагивали, он весь трясся мелкой нервной дрожью…

— А я тебя чувствую, — шепнула она и счастливо засмеялась. — Там, внутри… Это ты?

Он оторвал лицо от ее плеча и тоже улыбнулся, смущенно и радостно.

— Это мы…

Странно, но Инна совершенно не испытывала стыда. Прижавшись друг к дружке на тесной койке, они исследовали запретные, потаенные места своей «половины» и совершали открытия… А потом находили губами глаза, щеки, волосы и целовались, целовались…

Сколько длилось это волшебство? Час? Вечность?

В дверь тихонько, деликатно постучали.

— Сейчас, — сказал Юра внезапно охрипшим басом.

Они переглянулись, как заговорщики, и засмеялись.

— Я испачкала твою постель! — вдруг в панике сообразила Инна и тут только заметила, что лежит на старой Юриной рубашке, тоже полосатой, как и та, которую он надевал на танцы…

Они совсем не торопились, разбирая брошенную на пол одежду.

В дверь опять постучали, уже нетерпеливо.

Они быстро застелили постель одеялом и открыли ребятам, держась за руки и не скрывая переполнявшего их счастья.

И ни Саша, ни Костя не позволили себе понимающей ухмылки, глядя на эти сияющие лица. Да разве могла прийти на ум пошлая мысль, когда эти двое так переполнены случившимся?

Всю долгую зиму и слякотную весну Саша с Костей давали приют ошалевшим влюбленным. А едва пригрело солнышко, ложем для них стала нежная, пробившаяся сквозь прошлогоднюю листву травка. Они брали с собой бутерброды и исчезали на целый день, только вдвоем, в знакомых с прошлого лета заповедных уголках.

На носу были экзамены, но Инне ничего не лезло в голову, кроме сумасшедших воспоминаний о прошлом вечере и радостного предвкушения нынешнего…

Они хорошо изучили друг друга, они шаг за шагом вместе познали сложную науку взаимодействия тел, и никакая другая наука не могла сравниться с этой, волнующей и прекрасной.

Инна с трудом кое-как сдала выпускные экзамены в школе и с треском завалилась на первом же в институт. Но она не расстроилась, даже обрадовалась, что наконец-то свободна от нудной зубрежки и теперь все ее время без остатка будет принадлежать только Юре.

Ее одноклассники строили планы на самостоятельную жизнь, и Инна с Юрой тоже мечтали о том времени, когда, не скрываясь, смогут жить вместе.

Только одна проблема омрачала их надежды — Инне было всего семнадцать, а Юре осенью предстояло идти в армию.

— Я буду ждать тебя, — горячо заверила Инна. — Знаешь, какая я верная! Только… целых два года… Да я же умру за это время…

— Я буду каждый день писать тебе, — обещал Юра.

— И я тебе… каждый день!

Томительное предчувствие разлуки тут же сменялось детской радостью наслаждения каждой проведенной вместе минутой…

Как они были тогда наивны… Почему она не вцепилась в него, зачем отпустила, позволила уйти в эту проклятую армию?

«С любимыми не расставайтесь…» Она же читала эти стихи и все же не последовала такой мудрой заповеди…

Когда Инна провожала Юру к военкомату, под ногами шуршала золотая листва, и нежаркое солнце еще ласкало голые, облетевшие ветки деревьев.

Саша и Костя тоже уходили вместе с Юрой. Именно тогда при виде их наголо остриженных голов у Инны вдруг сжалось сердце от неясного предчувствия чего-то неотвратимого… Но тогда она думала, что теряет сейчас привычный круг друзей, лишаясь вместе с любимым и всего того, что было близко, знакомо, понятно, что вселяло чувство уверенности и защиты.

Юра по ее просьбе не остриг смоляную шевелюру и выделялся среди толпы призывников.

Вокруг плакали, прощаясь, матери и невесты, а Юру провожала только она одна, и только ей посвятил он эти последние минуты, торопливо шепча напоследок все, что не успел сказать.