Рок умер – а мы живем - страница 23

– Выключи камеру. Не надо меня такую… Ну выключи. – Она смущённо ёжилась; при каждом движении груди тяжело покачивались.

– Алиной звать, – с улыбкой сказал реальный Макс. – Как, потянет?

Чащин покривил губы – смотреть на жующую девушку не очень хотелось.

– А на софе-то есть?

– Ясен перец! Но меня что-то больше такие прикалывать стали – как в жизни… Щас найду её же. – Макс остановил этот ролик, запустил другой. – Ну вот, ещё не смонтировал…

Очень яркий свет, на софе Алина, уже без халата. Поднимает и опускает ноги, перекатывается с боку на бок, проводит по губам темно-красным ногтем, улыбается, произносит, глядя в камеру:

– Иди сюда… Иди ко мне… Я хочу тебя.

– Ну как? – спросил Макс полушёпотом.

– Да, честно говоря, не очень. – Чащин глотнул пива. – Свет лишком сильный, камера прямо так, в лоб…

– Им так и нужно, немцам. Я видел их альбомы по фотоискусству – как наша порнуха. И лежат в каждом магазине свободно. Там и члены, и пёзды, трах свальный, но в таком оформлении… В общем, изыски. А им хочется настоящего такого, натурального. Чтоб все родинки видно, волоски, целлюлит. Вот от этого они прутся конкретно.

Но Чащину было скучно наблюдать за однообразно изгибающимся телом, и в то же время постепенно росло тяжёлое, неприятное возбуждение.

– Давай так посидим.

– Чего, закипело? Хе-хе… У меня в Крестах вообще глюки были по тёлкам. Там я их и полюбил – без них-то никак… А это, – голос Макса посерьёзнел, – если хочешь, то давай.

– Что?

– Ну, с девчонками. Сегодня после десяти придут две. Я с ними насчёт лесби договорился, но они и традиционно, сказали, любят. Скажем, что ты уже в порно снимался. И – погнали. Бабы, если надо им, без проблем соглашаются. И прутся – по любви так не бывает! Правда, – заметил, – те, кому под тридцатник, внизу предпочитают подмахивать, а молодые – сразу седлают, и хрен скинешь. Не знаю, чем объяснить… Ну чего? Есть желание?

Желание у Чащина было. Ни разу не представлялся случай вот так спонтанно, да ещё с двумя, да ещё с абсолютно незнакомыми.

– А они хоть симпатичные?

– Ну, щас оценишь. Скидывали тут фотки на электронку. – И Макс защёлкал мышкой.

Чащин следил за раздражающе, болезненно быстро для глаз меняющимися на экране фотографиями девушек. В купальниках, без, в трусиках, в сползших на живот кружевных лифчиках, в расстёгнутых джинсах, в задранных юбках, в колготках, чулках, кедах, ботфортах…

– И это всё прямо тебе присылают?

– Ну да. За последние дни. Надо сортировать, ответы писать. Времени не хватает…

Чащин почувствовал, что кровь внутри побежала быстрее, в глубине живота что-то сжималось, щекотало, царапало. И вот захотелось, чтобы прямо сейчас в дверь зазвонили и вошли с холода две высокие, поджарые, с распущенными светло-русыми волосами и тонкими манерными голосками; с такими, наверно, отлично провести час-другой…

– Слушай, – возник вдруг останавливающий, спасительный вопрос, – ты снимать меня, что ли, хочешь?

– Ну да.

– А если увидит кто-то?

– Что увидит?

– Меня… как я с ними… Знакомый кто-нибудь.

– Да вряд ли. Это в Германию уйдёт. – Макс оторвался от экрана, посмотрел на Чащина, повторил как-то задумчиво: – Вряд ли… Ну, вот они – Саша и Лада.

Девушки Чащину не понравились. Коренастенькие фигуры, простоватые лица, волосы так себе – он успел представить их другими. Да к тому же должны прийти только после десяти вечера.

– У меня завтра работа, – вздохнул Чащин, – выспаться надо.

– Успеешь. Давай. – Макс хлопнул его по спине. – Оторвёшься, гарантирую! Я ж говорю – они перед камерой офигеть как прутся. Без презика даже согласны.

– Хм! Ещё заразиться не хватало…

– Ну, как хочешь. Можешь просто тогда поглядеть… Щас покемарим, в себя придём, а там и тёлочки…

Чащин посмотрел на часы. Начало седьмого. Несильно, но плотно давило пивное опьянение – голова почти ясная, а тело отяжелело, мышцы расслабились. Даже в туалет идти было лень.

– Ладно, Макс, выключай. Надоело. Давай поговорим. – Чащин с некоторым усилием глотнул из бутылки; пиво уже не лезло. – Сегодня сон такой приснился, вроде и хороший, а вспоминаю, и мурашки…

– Что за сон-то? – Макс перестал шелестеть клавишами.