Рокоссовский. Клинок и жезл - страница 42

Ведь и наш герой не проклинал судьбу, вспоминая годы, проведённые в тюрьме. И снова задумаешься над словами Варлама Шаламова: «Лучшим временем своей жизни считаю месяцы, проведённые в камере Бутырской тюрьмы, где мне удавалось крепить дух слабых и где все говорили свободно». Нет-нет, я не оправдываю систему, которая упекла ни в чём не повинного командира кавалерийского корпуса в «Кресты» и истязала его руками самых отвратительных человеческих существ. Речь о другом, о глубинном понимании и осмыслении тех обстоятельств, в которые судьба на годы поместила нашего героя, словно для неминуемого испытания и нужной закалки лишив его привычного благополучия.

Возможно, именно тогда он понял, что судьбы-то как таковой и нет вовсе. Есть обстоятельства и есть воля. Либо воли нет. Рокоссовский не оставил нам своих размышлений о днях, проведённых в ожидании очередного допроса с пристрастием. И нам остаётся только одно: прибегать в трудных случаях к опыту претерпевших до конца: «…мир надо делить не на хороших и плохих людей, а на трусов и не трусов. 95 процентов трусов при слабой угрозе способны на всякие подлости, смертельные подлости»[10]. И ещё, быть может, самое главное: «И физические, и духовные силы мои оказались крепче, чем я думал, — в этой великой пробе, и я горжусь, что никого не продал, никого не послал на смерть, на срок, ни на кого не написал доноса»[11].

Когда Рокоссовский сел за мемуары, тема ареста и тюрьмы оказалась для него самой, пожалуй, непростой. Черновики свидетельствуют: больше всего правки, зачёркиваний и новых вариантов потребовала от автора именно эта глава. Воспоминания приносили боль. Справиться с этой болью могло только молчание.

Из черновика: «После тридцатимесячного срока пребывания в заключении — под следствием был освобождён и полностью реабилитирован — вышел на свободу, задавая себе неразрешённый вопрос: кому и для какой цели понадобилось всё то, что было проделано в 1937 году. Ведь удар был нанесён по наиболее подготовленным кадрам руководящего состава Красной Армии, своими делами и кровью доказавшим свою безграничную преданность Коммунистической партии, Советской власти и социалистической Родине.

Последствия проделанной чёрной работы сказались уже в финскую кампанию. Красная Армия оказалась к моменту назревших событий оголена. Многолетняя работа партии над воспитанием и подготовкой военных кадров была сведена к нулю. На руководящих постах в звене высшего командного состава, за исключением единиц, оказались малоопытные, неподготовленные к руководству в военное время кадры. Одной преданности и храбрости для ведения войны в современных условиях оказалось недостаточно».

Из тех же черновиков, которые впоследствии были включены в окончательную редакцию мемуаров: «…Командный состав в своём подавляющем большинстве был репрессирован или отстранён от руководства подготовкой вооружённых сил. К руководству войсками были привлечены молодые кадры, не обладавшие достаточным жизненным и командным практическим опытом, — по должностям, на которые они назначались. Как это происходило, сошлюсь только на один пример, как очевидец. В июле 1937 года сменивший маршала Советского Союза Шапошникова, командовавшего в то время Ленинградским военным округом, генерал Дыбенко[12] созвал весь высший командный состав войск округа и объявил нам о том, чтобы мы, вернувшись во вверенные нам войска, каждый выбрал бы себе 2-х лучших лейтенантов и в течение 2–3 месяцев подготовил из них себе заместителей на занимаемые должности. На заданный с нашей стороны вопрос — что же нам после этого делать, — последовал с его стороны ответ, что для нас место найдётся. И действительно, такое место почти для всех нас было найдено. А потом за нами всеми последовал и сам Дыбенко». (Последняя фраза зачёркнута.)

Бывший адъютант Рокоссовского Борис Николаевич Захацкий рассказывал: «Однажды пришло письмо от бывшего следователя НКВД, который когда-то вёл дело Рокоссовского. Маршал поставил на нём резолюцию: «Оставить без внимания». В письме была просьба о встрече, чтобы объясниться, почему следователь так вёл себя, видно, это его мучило. Вскоре пришло повторное письмо. И снова Константин Константинович написал: «Оставить без внимания». Ему было неприятно возвращаться к этой теме. К тому же он считал, что перед ним извинились. Ведь в марте 1940 года после освобождения Рокоссовского маршал Тимошенко (тогдашний нарком обороны) попросил забыть его о трёх годах заключения как о досадном недоразумении и сообщил, что его восстановили в партии, в звании и должности».