Рокоссовский. Терновый венец славы - страница 8
— Что вам больше всего запомнилось во время войны? — уточнила Валентина.
К удивлению женщин, Рокоссовский не стал говорить ни о подвигах на поле боя, ни о героическом порыве своих подчиненных, ни о походных трудностях.
— Больше всего мне запомнилось затишье, — сказал он, — когда война, по сути дела, закончилась. Лето. Вечер. Село на русско-монгольской границе. — Рокоссовский уселся за стол и продолжал: — Где-то пиликает гармошка, и закатное солнце золотыми бликами играет на стеклах окон. На улице вдоль наспех сколоченных коновязей длинные ряды лошадей, рядом возы с сеном, мешками овса. В воздухе — запахи полей, дыма.
— И дым отечества нам сладок и приятен, — улыбнулась Валентина.
— В это время, представьте себе, — с усмешкой говорил Рокоссовский, — я лежу на копне сена, достаю из походной сумки томик стихов Байрона и начинаю читать. Ни волнения предстоящего боя, занозой сидящие в сердце, ни тревога за жизнь солдат, ни тайные замыслы противника — ничто мне не мешает наслаждаться лирикой поэта.
В это время открылась дверь и в комнату вошла дородная женщина с круглым, волевым, красным от мороза лицом. Едва поздоровавшись, она разделась, повесила пальто в гардероб и, повернувшись к столу, громко произнесла:
— Б-р-р-р! Какой на улице мороз! Зуб на зуб не попадает!
— Агафья Петровна, шеф-повар МТС, она же секретарь парторганизации, — представила вошедшую Ольга.
— Девочки, можно горяченького чайку? — спросила та, потирая руки и усаживаясь за стол.
Ольга принесла чаю, наполнила вазу печеньем, и беседа возобновилась.
— Константин Константинович, — сказала Валентина, боясь, что с появлением шеф-повара собеседник может уйти. — Вы что, увлекаетесь поэзией?
— Да, имею к ней слабость.
— Ваши любимые поэты? — не унималась Валентина.
— Байрон, Мицкевич, Пушкин.
— Военный человек — и любовь к поэзии, странно? — сказала Валентина, призадумавшись. — А чем вам нравится Байрон?
Рокоссовский обвел синими глазами женщин и, улыбаясь, произнес:
Он произнес эти слова охотно и с глубоким убеждением.
— Разве можно не любить такие стихи? — добавил он тихим приятным голосом. Допив чай, Агафья Петровна отодвинула стул и села поближе к окну.
— Вы извините меня, — сказала она бойко. — Вот вы, слышу, говорите о поэтах… О… как его там?
— О Байроне, — подсказала Валентина.
— Да, да, о Байроне… А что дал простому народу ваш Байрон?.. Что? — вытаращила она маленькие глаза, приподняв припухшие веки.
— Джордж Байрон, великий поэт Англии, защищал свободу и независимость Греции, где заболел и умер, — пояснил Рокоссовский, неодобрительно взглянув на собеседницу.
— Подумаешь, герой, у нас тоже много болтунов расплодилось. Гнилая интеллигенция — революции помеха. — Она направила на комдива яркие глаза. — Пустобрехи! Кому они нужны? А?.. Кому?.. Кому нужен теперь поэт Байрон?
— Пушкин называл Байрона гением и властителем дум, — как будто между прочим сказал Рокоссовский. — Его уважали декабристы. Для них он был примером служения делу свободы и борьбы с тиранией. Это был их кумир.
— Небось из богатых ваш Байрон?
— Да, он принадлежал к старинному роду английской и шотландской аристократии. Даже был лордом.
— Вот видите! — Агафья Петровна развернулась всем корпусом, так что заскрипел стул. — Знаем мы этих лордов. Не первый день на свете живем и кое-что видели! Отдадут они добровольно что-нибудь народу? Как бы не так, держи карман шире!
— Когда Байрон путешествовал по Италии, Португалии, Турции, его поразили социальные контрасты. Он увидел бесправие простого народа и встал на его сторону. — Заметно было, что этот непредвиденный спор начал Рокоссовского забавлять.
— Вот видите, путешествовал, а за чей счет, позвольте вас спросить?
— Ну, по всей вероятности, за свой счет.
— А кто ему положил денежку на его счет, — агрессивно, рассекая воздух широким взмахом руки, спросила Агафья Петровна и тут же ответила: — Эти денежки заработал потом и кровью крестьянин и рабочий. Вот так-то!
Рокоссовский взглянул сначала на Ольгу, потом на Валентину, которые едва подавляли смех, и улыбнулся. Собеседники еще раз переглянулись и притихли.