Роковой бал - страница 10
Леди Сара все так же со мной не разговаривала, болтая с Мэри Шелтон и Карминой. Ну и отлично, по крайней мере, мне не надо было поддерживать разговор, когда в горле так пересохло. Миссис Чемперноун велела пажу принести мне разбавленного вина, и это немного помогло. Я пила его очень осторожно, потому что ужасно боялась запачкать свой торжественный наряд.
После первой перемены блюд наступила пауза. Я только начала успокаиваться, как вдруг — бам-бам-да-да-бам-бам! От испуга я чуть не свалилась со скамьи!
В двери зала вошел француз-акробат Луи с большим барабаном, колотя в него как сумасшедший. За ним — два карлика, близнецы Питер и Пол, жонглируя красными шелковыми сердечками, а следом мистер Вилл Соммерс, шут королевы, подпрыгивая и кувыркаясь на ходу.
А потом барабан опять сделал бам-да-да-бам-да-да-бам, трубы заиграли еще громче, и появился Малыш Джон, огромный силач, с шестом на голове. А наверху шеста, на маленькой, величиной с две ладони платформе стоял Мазу! Я уставилась на него, раскрыв рот. Это было уже слишком! Краем глаза я заметила, что Элли, прижав руки ко рту, тоже глядит на Мазу, белая, как простыня.
Стоя на одной ноге, словно это было ни капельки не опасно, Мазу жонглировал палочками. Он заметил нас, ухмыльнулся и подмигнул мне. А потом вдруг выгнулся, взмахнул руками, качнулся и полетел вниз…
Я не могла этого вынести — я вскрикнула. Впрочем, в этот момент вскрикнули все. Перевернувшись в воздухе, Мазу легко и ловко, словно кошка, приземлился на ноги, сделав сальто. Потом он поймал палочки, которыми жонглировал, и продолжил свое выступление, но уже танцуя джигу. Все закричали и зааплодировали; даже Ее Величество засмеялась и захлопала.
Я тоже захлопала, но только не сильно, потому что руки у меня слишком уж дрожали. А Элли выглядела так, будто вот-вот упадет в обморок. Не знаю, что с Мазу происходит, когда он выступает перед публикой. В него словно черт вселяется!
Королева обратилась к одному из пажей, и мистер Соммерс подвел Мазу к нашему помосту, чтобы представить его Ее Величеству. Я не слышала, что она сказала, но все акробаты поклонились, подпрыгнули и прошлись колесом. Мазу тоже сделал сальто, и физиономия у него сияла.
Потом наступило время десерта. Мы все встали и прошли в сад, в банкетный павильон, который специально достали из кладовой по такому случаю. Рисунки на его панелях с Венерой и Купидоном отлично сохранились — краска только чуть-чуть облетела, и обнаженная фигура Венеры была все такой же розовой.
Обычно мне нравятся банкеты в саду, и все эти желе, сладости, пирожки и чудесные фигурки из марципана в центре стола. На этот раз из марципана сделали Венеру с Купидоном, держащим лакричную стрелу на подставке из розового сахара. Все очень миленькое. Еще я заметила на столике, напротив угощенья, три голубые бархатные подушечки, накрытые белыми шелковыми платками, под которыми что-то лежало.
Мне стало ни до сладостей: ни до мармелада и айвового варенья, моего любимого, ни до ванильного яичного крема. Я изо всех сил старалась не смотреть на эти подушечки. Под одним платком было что-то круглое, под другим — что-то длинное и острое, а то, что было под третьим, и вовсе походило на кучу гороха!
Принесли настил для танцев из полированного дерева, и сидевшие в углу музыканты заиграли «контраданс алеманда» — для разминки. Этот немецкий танец ужасно глупый — совершенно невозможно сохранять достоинство, когда трясешь пальцами, подпрыгиваешь и переплетаешь руки!
Все королевские фрейлины выстроились в длинную линию лицом к кавалерам. Как-то так вышло, что лорд Роберт оказался как раз напротив меня. Когда я взяла его за руку и сделала первые па танца, он уставился на меня, покраснел и пробормотал:
— Э-э… леди Грейс… м-м-м…
— Что? — переспросила я, запыхавшись.
Но тут как раз наступила его очередь подпрыгивать и тянуть мыски ног, а когда он снова ко мне повернулся, шанс был упущен — надо было менять партнеров.
И каждый раз, как лорд Роберт смотрел на меня или брал в танце мою руку, пытаясь произнести что-то, явно заготовленное заранее, он только запинался и потел. Это очень раздражало. Я думаю, его многозначительное молчание объясняется тем, что он просто не знает, что сказать!