Роман одного открытия - страница 46

— Все пройдет через вашу лабораторию. Ваше имя имеет большой вес — ваше слово решительное… дело тонкое… — Ивар Гольдман вдруг встал: — Изобретение меня волнует — признаюсь, — произнес он шипящим голосом. У меня имеются соображения не компрометировать идею Белинова.

— Да? — равнодушно, но со слабо прикрытой иронией, поджал губы профессор.

Ивар Гольдман встревожился. Как будто готов был уйти.

— Не сердитесь, маэстро, — я все принял во внимание. Этот молодой фантаст должен проглотить пилюлю для преуспевания индустрии. Вы что, дураком меня считаете? — как-то по детски надулся огромный профессор.

— Тсст! — поднял брови финансист. — Понял. Больше мне ничего не нужно, дорогой профессор Биловен… — И он, потянувшись через столик, крепко пожал здоровенную лапу профессора.

— Полегче, — добродушно пробормотал профессор, отталкивая руку финансиста, который напрасно старался сунуть ему в пригоршню плотно свернутую бумажку.

Ивар Гольдман быстро оправился, взял бокал, чокнулся с красавицей венгеркой, которая ласково обвила его шею белой рукой, и воскликнул:

— Ваше здоровье, Ингеборг!.. Нет у меня успеха… дьявольские рога!.. Я хотел выпить за наш чековый вечер, — подчеркнуто рассмеялся развеселившийся старый делец, галантно вытащил синюю банкноту и ловко ее сунул между розовой подвязкой и мягким бедром женщины…

Глаза у венгерки потемнели, в углах губ промелькнула тонкая усмешка. Она отпила из бокала, взяла в рот папиросу и спокойно попросила огня.

— Тсст! — в свою очередь поднял брови Биловен. — Это слово звучит одинаково на всех языках… прикусим себе языки, Гольдман… А я бы еще хотел и спросить, маэстро, с каких это пор вы говорите на языке скупердяев?

Некоторое время оба смотрели друг на друга в молчании.

— А я пью, — поднял бокал профессор Биловен, — за наш акционерный вечер… И нет ли у вас чего-нибудь другого для Ингеборг… Вы себя держите совсем как на бирже, Гольдман… Покупаете — продаете… Немного больше эстетики, маэстро!..

— Фу, черт, вы меня пристыдили… дьявольские рога! — выпучил глаза вспотевший делец. — Хорошо торгуемся. Завтра вы получите акции по указанному вами адресу. Стоп. Поздравляю вас, профессор Биловен — на первом же заседании нашего правления я предложу вас в члены совета. Точка. — И Ивар Гольдман нетерпеливо начал рыться во внутреннем кармане пиджака. Блестящий золотой браслет в виде змеи, с инкрустациями из аметистов, сверкнул при электрическом свете.

Венгерка всплеснула руками и села на колени старика. Его высохшие пальцы задрожали, но ему все же удалось надеть браслет ей на руку.

— Так-с, — добродушно шевельнул огромной нижней челюстью профессор, — вот вы, маэстро, в высоком стиле заканчиваете наш вечер, согласно испытанной мудрости: «Отдай кесарю — кесарево»…

Он поднял свою большую голову, которая серебрилась под лампами, и выжидательно улыбнулся краешками толстых губ.

Ловкая венгерка пересела поближе к солидному профессору, а крупный акционер, почувствовав около себя пустое пространство, вспомнил о своем достоинстве, поцеловав руку женщине, поклонился профессору и невозмутимо покинул интимную ложу.

Профессор Биловен давным давно изжил иллюзии своей науки. Для него она превратилась в средство для получения веса и значения в обществе, почестей, полагающихся профессорскому званию, и всех благ, предлагаемых цивилизацией. Но он на собственной, богатой житейской практике убедился и в правоте старой народной мудрости, говорящей: не все то золото, что блестит.

Долгие годы он платил дань тщеславию и жажде первенствовать в своей среде, позже им овладела мания стяжательства. Он завидовал по настоящему богатым людям, которые другими, более верными путями поднимались на верхние ступени общественной лестницы и пользовались всем тем, что могут дать деньги и влияние.

Капиталы, власть — он больше не обманывался относительно истинной их ценности.

Биловен видел, как вокруг него преуспевают незначительные людишки только благодаря умению делать деньги. Он замечал, как за деньги за ними признавали и ум, и знания, и авторитет, как все им делалось доступно: и дворцы, и парки, и… даже любовь.