Роман одного открытия - страница 66
Однако, сейчас наступило совсем другое время. Ему нужно было просто отмежеваться от этого круга глубокой и огромной духовной деятельности и перейти к другой действительности.
Все его привычки восстали против этой задачи.
Странное создание человек. В нем уживаются одновременно консервативные тенденции, задержки, которые обрушиваются всей своей тяжестью за или против любого начинания, и наряду с этим — импульсы или, может быть, огромное любопытство, лихорадочное стремление к переменам, к обладанию новым опытом.
Толчок к перемене идеи чаще всего из переменчивой жизненной среды, она навязывает новые задачи. Живому человеческому уму предстоит преодолеть инерцию, приспособиться к новому опыту, сделать из него новые выводы для утверждения жизни.
Все эти вещи были совсем ясны Белинову. Он чувствовал, что нужно — по побуждению, точно такому же жизненному и не менее закономерному — идти дальше.
Ах, если бы он мог обойтись без этого!..
Белинов, может быть, предвкушал горькую чашу или считал себя недостаточно подготовленным для новой области, в которой должен был действовать. Наконец, всем существом своим он угадывал, что начинаются тяжелые компромиссы, которые меняют прочную сущность изобретателя, превращая его в обыкновенного борца за личную честь, материальный и общественный успех.
— Ты должен постараться, чтобы тебя признали, Асен, — как-то сказала ему жена. — Иначе как ты сможешь изобретать и прогрессировать?
Белинов догадывался, что дело идет о компромиссах. Он не знал о каких, но был достаточно прозорлив, чтобы понимать, что с него потребует жизнь.
Он чувствовал смутное и упорное беспокойство: удастся ли ему приспособиться? Сможет ли пойти на компромиссы? И чего бы достиг, не проявляя гибкости, являющейся непременным условием каждого решительного шага в жизни!
Белинов доверял своим уму и воле, но чувствовал, что от него потребуется нечто такое, которое органически для него неприемлемо.
«Ты не можешь отмежевываться от людей, Асен», — вспомнил он советы жены. Разве она не напоминала ему, с тонким инстинктом женщины, которая связывает мужа с простыми вещами и деликатно сваливает его с облаков, заставляя видеть предметы в истинном освещении?
«Не для меня… для себя — для твоего дела», — улыбалась она, видя его пристальный взгляд.
— Ты должен жить, чтобы работать, творить.
— Разве мы не живем?.. — Но он чувствовал, что попал на перепутье — от него требуется решение: в ту или другую сторону.
Белинов отверг предложение акционеров, которые официально пригласили его на деловую работу.
«Что может меня связывать с ними, — сказал он себе. — Наверное есть и другие дороги. Я их найду».
Он советовался с друзьями. Сочувствие тех, которые думали как он, что нужно создавать новое новыми средствами — новое вино требует новых мехов, — ему давало уверенность в том, что он на правильном пути.
«Институт, — думал он, — субсидируемый государством или, может быть, государственным банком, каким-нибудь фондом, подобравший группу даровитых людей — энтузиастов, энергичных и со вкусом к делам большого стиля, упорных в труде молодых людей, верующих в новое, — вот где возможна практическая работа».
Белинов считал, что можно создать такой штаб. Средства? — Они существуют как подвижная энергия, которая течет в разных направлениях к магнитным центрам, к силе, которая привлекает и все впрягает в работу. Такой сильный магнитный центр надо создать, — средства найдутся сами собой.
Эти вещи занимали в последнее время Белинова. Он знал, что можно творить и создавать только тогда, когда все мысли, вся воля, энергия сосредоточены на одной цели.
«Не может быть, чтобы не удалось, — думал Белинов, — когда действуешь в правильном направлении со всей энергией ума и воли. Практические вопросы — они решаются в процессе работы».
У себя дома Белинов готовил новый, большой научный труд с прекрасной и солидной научной аргументацией о возможностях гормонной стимуляции человека. Следовало расшевелить научную мысль и внутри страны и за границей. Некоторые из его весьма ценных связей в Европе обеспечивали издание труда. Он решил опубликовать свою книгу одновременно на болгарском и на одном из европейских языков. Он возобновил и некоторые из более старых связей с научными работниками в областях, которые его интересовали.