Роман потерь - страница 13

Сегодня я целый день скучала о нем. Чем дальше, тем больше. Мне тяжело в ясные летние дни, а в ясные осенние — особенно.

Я проснулась, совершенно позабыв о том, что его здесь нет. Как долго лежала я в постели, пока вспоминала обо всем? Я вслушивалась в голос моих видений. Этот голос, густой, как аромат, обжигал мне горло. И когда я поняла, откуда он возник, я возненавидела и Канецуке за то, что его не было рядом, и сон за то, что отнял его у меня.

Как долго привыкала я к мысли о неизбежности разлуки навсегда? Каждую минуту, каждый час. Она наполняла тишину моих комнат, она присутствовала около меня, как вероломный друг. Она пульсировала в моих венах — это бился пульс одиночества. Никогда. Никогда. Никогда.

Почему я так убеждена, что никогда больше его не увижу? Что делает меня такой уверенной? Страх? Мой ум, самый близкий и говорливый враг? Стоит ли верить предчувствиям?

Мысль о невозможности встречи неотступно преследовала меня, подобная бесконечному потоку сплавляемого по реке леса. Каждый вечер я надеялась, что она исчезнет, и каждое утро я встречала вместе с ней. Она то появлялась, то скрывалась, как изменчивая волна, но никогда не исчезала совсем.

Интересно, были ли у Изуми подобные предчувствия? Просыпалась ли она от того же голоса? Надеюсь, что нет. Я ни с кем не хочу делить ощущение его отсутствия, как мне приходилось делить с кем-то его тело, потому что я столь же эгоистична в своей утрате, как была эгоистична, испытывая полноту и завершенность бытия.

Четвертый день Десятого месяца, день, когда Боги отсутствуют. Решила воспользоваться их невниманием: я украла письмо или, лучше сказать, кто-то украл его для меня. Я не назову ее имени, потому что это мой друг и я не хочу причинить ей вреда. Достаточно сказать, что сделать это было легко. Письмо лежало на постели Изуми, не полностью засунутое под подушку. Моей доброжелательнице потребовалось всего несколько минут, чтобы взять его, спрятать в рукав халата и доставить ко мне.

Я дождалась, пока Бузен выйдет из комнаты, и дрожащими руками вскрыла письмо. Оно было написано его прекрасным летящим почерком на китайской бумаге, скрученной на концах. В письме не было ни подписи, ни даты, но я поняла, что его написали не ранее прошлого месяца, так как Канецуке спрашивал Изуми о последствиях бури, которая повредила его сады так же, как и наши.

Почему я читала его? Оно причиняло мне только боль. Из письма я поняла, что они строили планы относительно ее поездки в Акаси, возможно, весной под предлогом ежегодного паломничества в Сумиёси, куда она ездит, чтобы помолиться о своих покойных родителях. Сумиёси находится недалеко от переправы через залив Сума, и ей будет легко отлучиться на несколько дней — так он предполагает. Приезжай ненадолго, пишет он. Приезжай в Третьем месяце, когда море спокойно и цветут глицинии.

Я быстро свернула письмо, прежде чем слова огнем отпечатались в моей памяти. Перед тем как его прочитать, я намеревалась хранить его в своей шкатулке для письменных принадлежностей, там, где никому не пришло бы в голову искать, — слишком просто. Но оно было настолько откровенным и причиняло мне такую боль, что я не могла оставить его у себя. Я решила попросить свою подругу при первой же возможности вернуть письмо на место. Потом я придумаю, как нарушить их планы.

Вечер того же дня.

Мне сказали, что письмо было благополучно возвращено на прежнее место. Положить его обратно оказалось значительно труднее, чем взять. Это потребовало немалой выдумки. Я не буду описывать детали, лучше не объяснять всего. Достаточно сказать, что я провела два мучительных часа в ожидании известия об успешном завершении этого предприятия. Счастье, что моя подруга более стойкая, чем я, и лучше владеет своими чувствами.

Целый день шел мокрый снег, и целый день я обдумывала, как быть с тайной, в которую я проникла и которая причиняет мне такую боль. Мне пришло в голову, что лучше обнаружить их планы, чем скрывать. Если я буду хранить молчание, то как бы вступлю с ними в сговор. Если же разоблачу их, то нанесу им гораздо больший ущерб.