Роман с небоскребом - страница 7

Наша очередь подошла за сорок минут до закрытия банка.

– Когда я смогу снять оставшиеся деньги? – дернувшись лицом, спросил Георгий. Его руки мелко дрожали. Мое сердце заходилось от жалости: никогда я не видела деда таким потерянным.

– Не знаю, – равнодушно, на автомате, отозвалась операционистка, уставшая целый день отвечать на один и тот же вопрос. – Ждите указа.

– Сколько ждать? – Георгий говорил громко, потому что плохо слышал, и ему казалось, что его тоже не слышно. – Мне восемьдесят лет.

– Не кричите, – поджала губы операционистка. – Напишите распоряжение на близких родственников. От меня ничего не зависит. Я всего лишь выполняю свою работу.

– Вы-то наверняка свое все и забрали, и поменяли! – с ненавистью произнесла стоявшая за нами тетка в телогрейке. – А я вот больная цельный день на морозе проторчала! – И зашлась в надсадном кашле.

Операционистка поджала губы, но сделала вид, что не слышит.

– Не волнуйся, отдадут. Просто чуть позже, – попыталась я успокоить Георгия.

– Сволочи! – вдруг громко выкрикнул дед. – Все наше правительство, власть эта поганая – сволочи. Семьдесят лет людей обирают, гнобят, с дерьмом смешивают, и все мало! Ну, пусть подавятся этими деньгами, пусть все забирают – не впервой! Какую страну просрали, разворовали, разорили…

И, ссутулившись, поник, вытащил смятый платок, вытер лицо.

– Пап, не надо… – попросила мама.

Неприметный человек в штатском моментально вырос возле нас, придержал деда за локоть и тихонько произнес:

– Спокойно, гражданин, не надо шуметь.

– Не трогайте его! – процедила я сквозь стиснутые зубы. – Уберите руки.

Он посмотрел на меня в упор, у меня мурашки пробежали по спине от цепкого немигающего змеиного взгляда.

– Девушка, есть вещи, которые не стоит произносить вслух. Берите своего дедушку и ступайте домой. Не создавайте себе проблем.

Я с трудом подавила отчаянное желание расцарапать бесстрастную физиономию неизвестного или просто обложить его трехэтажным матом…

– Между прочим, у нас гласность, – прошипела в ответ.

– Что он сказал? – не расслышав, нетерпеливо допытывался дед.

– Сказал, что все это ненадолго, временная мера. Через несколько месяцев можно будет забрать остальное, – подхватывая Георгия под локоть, ответила я как можно убедительнее. – Пойдем.

– Правда, скоро отдадут? – услышав мое вранье, с робкой надеждой переспросили из очереди.

Я молча толкнула на выход стеклянную дверь банка.

Пронизывающий ветер бросил в лицо пригоршню колючего снежного порошка.

– Погодите расстраиваться, может, это действительно временная мера и потом вернут остальное? – оптимистично предположила мама. – Не может же быть, чтобы вот так – раз, и отняли. Мы же не в диком Средневековье живем, существуют законы…

– Как ты наивна, Таня, – с горечью произнес Георгий. – Это хуже, чем в Средневековье, тогда одних вера останавливала, страх перед Богом, других – кодекс чести… А сейчас ничего нет. Они ничего не вернут, я им не верю. Я стар, но не глуп. Нас снова обобрали. Как в анекдоте: приходят красные – бьют, приходят белые – тоже бьют… Сволочи…

– Не в деньгах счастье, – сказала я, кусая губы. – Пусть подавятся.

Что еще я могла сказать?

Мой женский цикл не отличался пунктуальностью, потому я сперва не придала очередной задержке большого значения. Но по истечении шести безрезультатных дней все-таки купила тест на беременность и воспользовалась им ранним субботним утром. Тест приговорил – две полоски.

Я тупо таращилась на индикатор и не понимала, радоваться или огорчаться либо то и другое одновременно. Как же так? Мы же были осторожны…

Конечно, как любая женщина, я хотела родить ребенка от любимого, но отодвигала это замечательное событие на неопределенный срок.

Ведь ребенок – это навсегда. Это колоссальная ответственность. Мы в ответе даже за тех, кого приручили, не говоря о тех, кого произвели на свет. А я никогда ни за кого не отвечала, даже за аквариумных рыбок, в отличие от других детей, не просила завести ни собачку, ни котенка, потому что боялась этой самой ответственности как огня.

Ребенок – это ограничение свободы. Моей драгоценной свободы, которую я позволила ограничить только Сережке. Но Сережка – вот он, осязаемый, знакомый, любимый, а будущий ребенок – полная неизвестность. Я не раз слышала, как многие женщины говорили, что, как только узнали о беременности, сразу полюбили будущего малыша, но мне это казалось полной чепухой. Как можно любить того, кого ни разу не видел, не слышал, не знаешь, какого он пола? Даже от моего горячо любимого Сережки я могу в любой момент взять и уйти, если вдруг захочу это сделать. А от ребенка никуда не денешься, если ты, конечно, не последняя сволочь.