Роман тайн «Доктор Живаго» - страница 21

– Химичишь? – сосед заглянул в лабораторию алхимика. – Пошли в сортир, поглядим, как там и чего.

Амбигуус послушно пошел за Гастрычем. Проходя мимо ванной, Гастрыч – он умел – оттопырил правое ухо и прислушался: шум воды. Все в порядке.

В сортире он долго созерцал перепаханный пол. И так залюбовался, что даже очень тихонечко затянул «Полюшко-поле».

– Хорошо просеяли, стервецы, – похвалил он Крышина и Ключевого. – Поливали?

Студент пожал плечами.

– Давай польем, – Гастрыч расстегнул штаны и начал последовательно орошать пашню могучей струей. – А горшок вообще заколотим. Зачем он теперь? Бумагу – в ведро. Вот он, биотуалет будущего!

– Не, не надо, – попросил Амбигуус. – Все-таки, не всякий же раз…

– Ладно, – смилостивился тот. – Я пошутил. Достаточно ирригации. Я там удобрения особого принес целый мешок, потом раскидаем. Пойду помою руки, – сказал он, намыливаясь в ванную. – Ты не ходи туда, я их долго мою и думаю всегда, когда умываюсь, мне опасно мешать. Самые умные мысли приходят в голову почему-то под краном. Под самой струей.

Артур решил не останавливать Гастрыча. Мама моется. Ну и что? Из ванной доносилось бормотание, и Артур Амбигуус разобрал уговоры Гастрыча: «Как домочься тебя? томным шепотом? конским топотом?…»

15. Оранжерея

Гастрыч мыл руки около получаса.

– Ну, – изрек он бодро, выходя на божий свет, – идем в прихожую. Поможешь мешок дотащить.

Он, конечно, шутил, ибо сложения Артур Амбигуус-младший был хилого и числился в презираемой касте очкариков – некогда числился. Теперь, став поганкиным бригадиром, он приподнялся в среде обитания – «среде равных», как принято выражаться в ученой западной литературе.

В коридоре, при дверях, стоймя стоял большой, толстый пакет, перехваченный сверху веревкой, как пук волос – затрапезной лентой для украшения дебелой, глупой бабы. Он был похож на рулон побледневшего от ужаса рубероида.

Амбигуус прислушался: ему послышалось, что в ванной плеснуло.

– Чего ты? – по-щучьи осклабился Гастрыч.

– Да так, пришла в голову одна мысль, – отговорился тот, мгновенно узнав босоногое мамино детство. Ишь ты, мамаша, бес тебе в ребро. Или ты копия?

Он чуть возбудился, подумав, как здорово оттрахать свой собственный дубль. Вскоре все случайно узнали, что Крышин и Ключевой уже пробовали, остались очень довольны. Двойники вели себя достаточно самостоятельно, но в главном покорялись воле прототипа. Конечно, желательно приукрасить такую копию парой женских черточек…

– Что за удобрение? – серьезно и вдумчиво поинтересовался студент.

– Гостья ваша, свежего помола и посола.

Младший Амбигуус не вдруг догадался, что речь идет о болтливой, заоблачной Оранской. Он поволок мешок волоком; могучий Гастрыч отстранил его локтем, взвалил поклажу на плечо и снес к оранжерее.

– Эх, не сообразили, – он ударил себя по лбу. – Надо было сперва посолить, а уж потом поливать.

– Ничего, мы разбудим родителей, – отозвался Артур Амбигуус, давая понять Гастрычу, что обо всем догадался, но никому не проговорится.

От порога до унитаза был проложен узкий деревянный настил, чтобы все-таки не все удобрения попадали на пашню.

– Кот уже порылся, – отметил Гастрыч, присматриваясь к следам и различая их без всякой лупы, подобно опытному следопыту из числа коренных обитателей Южной Америки.

Они развязали мешок, полный мелкого рыжего порошка и вкраплений, чуть побольше размером. Очень тяжелый, сущее мучение для Дона Хуана.

– Подай совок, – распорядился сосед.

Он зачерпнул из мешка и начал сеять вокруг себя космическое разумное и вечное.

– Больно много в ней было разнообразного волшебного дерьма, – объяснял по ходу работы трудолюбивый Гастрыч. – Мистика, а не женщина. Инопланетянка. Гиперборейка. Я хочу сказать, что у нас завязалась гиперборьба.

Амбигуус младший смотрел на вкрапления и думал, что они напоминают ему сухой собачий корм. Еще ему пришло в голову, что он отныне не в состоянии достаточно эффективно управлять процессом, так как Оранской не было в его формулах и замыслах. С обычными удобрениями – например, мочевиной – все было более или менее понятно.

– Одежонку спалил, – буднично приговаривал Гастрыч, будто стоял у плиты и жарил яичницу. – Царевна-лягушка…