Роман тайн «Доктор Живаго» - страница 32

– Послушные – Вам. Вы прикажете – они и не распустят, – убедительно молвил Гастрыч. «Ты не встанешь – он не взлетит», – процитировал он Роберта Рождественского. – Для них первое слово главнее второго. Первое слово сказал Ленин, а второе – Гитлер… Первое слово съела корова… Ну, со временем мы насобачимся печатать их вообще без языков.

– Хорошо, тогда наше слово – купеческое, несъедобное, – важно сказал Куккабуррас и начал вставать. Извлекунов и Гастрыч метнулись к нему, чтобы поддержать за локти. – Вы бы хоть попрыскали тут чем – одеколоном, что ли, – посоветовал тот на прощание.

22. Давно

Корысть была не очевидна, вопрос был задан неспроста.

«Зачем я должен платить им за отвар, когда могу просто взять его?» – мрачно размышлял Куккабуррас по дороге домой. Гориллоиды, хранившие его искривленное тело, сидели безмолвно и только сияли зелеными, таксистскими огоньками глаз, словно придуманные чучела для детского аттракциона ужасов и неожиданностей. «Мы свободны, – предупреждали таксисты. – Присаживайтесь. Больно не будет».

«Затем, что ты не знаешь, как его делать», – Артур Амбигуус-младший раздумывал о том же, и мысли их каким-то образом соприкасались в эфире и сообщались друг дружке.

«А ты мне расскажешь, – отзывался Куккабуррас. – Ты же догадываешься, что мне рассказывают все и про все, когда мне этого хочется».

Свечение глаз гориллоидов, ловивших куцые обрывки этих неизбежных телепатических переговоров, усиливалось. Когда шеф просил, они побуждали к откровенности молчаливых упрямцев.

«Я расскажу, – немедленно согласился собеседник. – Но только сначала я все расскажу Давно…»

Куккабуррас помрачнел еще гуще, став похожим на ящера, которому приставили вилы к горлу, предварительно подсунув зубья под защитные пластины панцирной чешуи. «Давно» не было словом, обозначавшим время свершения какого-то важного события – убийства, грабежа, зачатия, разборки, отсидки. «Давно» было кличкой, погонялом, и говорило, скорее, о любимом действии Давно: давить, да так, что из раздавленного получалась рифма… Такое разъяснение обычно вызывало всеобщий смех – по ситуации. Эл-Эм поморщился. Когда и как этот молокосос узнал про Давно?

Ответ прилетел сам собой, соловьем из никогдашнего лета: «Я не знаю Давно. Но с этим Давно чалился Гастрыч…»

Куккабуррас сделал знак, повелевая налить себе коньяку.

Гориллоид исполнил его порочное желание, одновременно без спроса включив музыку Малера – не громко и не тихо, а так, чтобы лучше думалось. Малер, Вагнер, Шопен, Шнитке и Таривердиев были любимыми композиторами Эл-Эм, и все они, в неузнаваемом виде, томились в его сотовом телефоне, прислуживая музыкой.

«Да, там сидел этот фраер, и фраер, на счету которого не одна ходка. Этот мог запросто познакомиться с Давно. Если Давно узнает, и мы еще пуще пересечемся в интересах, начнется война. Надо, чтобы Давно узнал позже. Самым последним. Надо, чтобы Давно не стало вообще!» – осенило Куккабурраса.

Идея универсальных услуг привлекала его все активнее.

В конце концов, все точки будут его, Куккабурраса. Он будет осведомлен в расположении и планировке лабораторий; все документы останутся у него на руках. Он будет числиться генеральным директором через подставное лицо – да хоть бы и через собственную копию. Правда, ему придется заплатить за Давно… с чего он взял? Ничего не придется платить!

Куккабуррас изобразил новый знак.

– Дай мне Давно, – приказал он гориллоиду.

Обезьяньими, не приспособленными для сотовой связи пальцами, гориллоид защелкал по кнопкам. Дождавшись ответа Давно, протянул Куккабуррасу трубку.

– Приветствую тебя, брат, – произнес Куккабуррас малоприятным скрежещущим голосом. Он выбрал относительно нейтральный тон, дабы Давно не заподозрил ни опасность, ни еще более опасную в устах Эл-Эм’а любезность.

– Капитан Флинт! – послышалось обрадованное Давно. Куккабурраса прямо-таки перекосило сверх мыслимого: он ненавидел, когда этим пакостным погонялом намекали на его одноглазие. Он сразу забывал и о славных мужах, Нельсоне и Кутузове, которыми его утешали льстивые прихлебатели и проститутки. Мрачные мысли сопряглись с окулистом, симпатии к которому тоже мигом поубавилось: авторитет, страдая циклотимией, вообще тяготел к довольно частым переменам настроения. «Капитану Флинту» он предпочел бы простого «Пирата». Хотя и эту братию не жаловал – там попугаи, а от таких недалеко и до петухов… Давно между тем продолжал: – Ты как, при делах? Давай повидаемся, заруливай ко мне, я только что мангал поставил, в бассейне у меня резвятся золотые рыбки, охочие для фигур твоих пропорций… и форм… Я словно чувствовал, когда заказывал….