Ромни - страница 6

Верхний ярус был прекрасным местом. Она и не думала, что такая красота бывает на Земле, которая всегда ей виделась средоточием вонючих полутёмных коридоров, стальных потолков, затянутых клочьями плесени, и капсульных ночлежек вроде «Бельведера». На верхнем ярусе стояли богатые коттеджи, разделенные силовыми заборами, гудели уличные кондиционеры, гуляли люди (именно гуляли, болтая друг с другом и посматривая по сторонам, а не бежали на работу, с работы или по рабочим надобностям).

Но главное — над всем этим было небо, и даже толстый слой защитного полимера не скрадывал небесной яркой синевы. Талейта нигде такого не видела — ни на Стокгольме, ни на Токио, ни даже на Лондоне, который во многом копировал Землю. Она бродила по широким улицам, запрокинув голову, смотрела из-под руки в зенит, ахала, цокала языком, даже смеялась от восторга. Потом Фред показал черную точку далеко в вышине и сообщил, что это — летучая крыса, существо, предки которого прилетели на корабле беженцев с какой-то умирающей дум-планеты и смогли приспособиться к земной экологии. Диковину, впрочем, разглядеть не удалось: налетела песчаная буря, и небо заволокло бурым маревом. Талейте стало жалко зверюшку, но Фред сказал, что та, скорее всего, спряталась в вентиляционной шахте — там у крыс целые гнездовья, где они спят, закутавшись в крылья, и сторожат отложенные королевой яйца.

Небо тем временем совсем потемнело, и Фред повёл Талейту в обход трёхэтажного коттеджа, облицованного импортным, привезённым с Пекина «живым кирпичом». За коттеджем обнаружился неприметный грибок технического колодца. Они спустились в колодец, прошли десяток шагов по низенькому лазу и остановились перед бронированной дверью. Под потолком мужественно боролась с темнотой одинокая лампочка.

— Это и есть дом твоего Дампкоффера? — спросила Тайлета, безуспешно пытаясь отряхнуть юбку от липкой пыли.

Фред покачал головой:

— Светиться перед делом? Слишком палевно. Нет, это просто чья-то богатая хата. Кто-то нахапал достаточно жетонов, чтобы тут жить. Это всё неважно, главное — здесь такая же пси-защита.

— Где? — не поняла Талейта. Фред глубоко вздохнул и нехотя протянул руку к кодовому замку на двери. Чем ближе становилась дверь, тем медленнее двигалась рука, и тем сильнее дрожали пальцы. Когда до замка оставался какой-то сантиметр, Фред охнул всей грудью и, отдернув руку, сунул ладонь под мышку. Талейта с удивлением заметила капли пота у него на лбу.

— Вот здесь, — сказал он осипшим голосом. — А голову туда совать вообще нельзя.

Талейта, недолго думая, дотронулась до двери и взвизгнула. Больно было так, будто пальцы окатили кипятком и одновременно тряхнули током. Она заплясала, тряся рукой в воздухе.

— Бэнг рогэнса, — простонала она. — Больно, а-а…

Боязливо поднесла руку к лампе, ожидая увидеть содранное мясо, ожоги, язвы — но пальцы были розовые и вполне здоровые на вид. Фред криво усмехнулся.

— Убедилась? — спросил он, глядя на перекошенное лицо Талейты. — Поле здесь ещё слабенькое, внутри — сильнее. Ну, давай, попробуй его пробить. Должно получиться.

— Пробить? Как? — растерялась она. Фред пожал плечами — мол, сама должна знать — и отступил на шаг. Талейта с опаской поглядела на дверь, медленно вдохнула, резко выдохнула. Зажмурилась.

Сначала, как всегда, ничего не было, только плавали в темноте цветные круги. Она сосредоточилась, принялась вглядываться в тьму. Тьма притворялась скучной и обычной, такой, какую видит любой человек, закрывший глаза. Хотелось сдаться, плюнуть, послать этого пройдоху куда подальше и пойти домой… ну как домой — в капсулу… но тут началось. Хлынули по спине мурашки, резко запахло фиалками, запели в унисон сверчки, и она увидела сферу.

Никакая это была не сфера, а, скорее, комок, огромный сгусток цвета запекшейся, смешанной с грязью крови. Неровные края жадно пульсировали, трепетали, вытягивались щупальцами. Комок был концентратом самых паршивых эмоций: будто взяли ненависть, зависть и страх у тысячи людей, выпарили, зачерпнули то, что осталось на дне, и посадили под замок в электронную тюрьму. Талейта не знала, мог ли комок думать, но он точно мог чувствовать. И он чувствовал то, что умел — ненависть, зависть и страх — ко всем подряд, кроме тех, кого велели считать хозяевами. Пси-барьер был живым, но жить ему было погано, а умереть не позволяли, и от этого он вымещал злобу на любом, кого мог достать.