Россия солдатская - страница 9

стр.

На толстом лице бабушки появилось злорадное любопытство.

— Ну? — протянула она радостно.

— Конечно, им что! — продолжала домашняя работница. — Сам-то и там ответственную работу получит, а воевать за них наши мужья пойдут… голод начнется… их это не коснется, в закрытых распределителях до конца все получать будут.

Женщины оглянулись на Григория и заговорили тише.

Кажется 17-ый год наоборот начинается! — подумал вставая Григорий, и языки развязываются и крысы с корабля бегут.

Когда Алексей Сергеевич рассказывал об аресте Николая, Григория больше всего поразило, что старик оставался совсем спокойным. Алексей Сергеевич сидел на своем обычном месте за круглым столиком седой, слабый и какой-то ясный. Обычного задора не было, пальцы не барабанили по столу.

— Надежда Михайловна прилегла, — говорил тихо старик. — Целое утро опять ходила… искала Колю. Теперь плохо стало, не так, как тогда, когда вы все сидели. НКВД не дает никаких справок о заключенных.

Теплый ветер шевелил занавеску и ерошил седой пух на белых висках профессора. — Как он постарел! — Григорий почувствовал, что рыдание подкатывает к горлу. Если бы Алексей Сергеевич держался хуже, Григорий наверное бы думал о том, как успокоить старика и не почувствовал бы сам так остро потерю друга. Григорий вспомнил лес, черную телогрейку, уходящего десятника, сосну, сучья, похожие на руки скелета, тоску, дошедшую до предела, который способен вынести человек и встревоженное, но твердое лицо Николая. — Да, тогда мне надо было пережить все это, чтобы поверить, но зачем Николаю? Ведь он и так идет по правильному пути. Зачем, зачем столько горя?

Григорий спустил голову, слеза от резкого движения упала на пол. Алексей Сергеевич встал и зашуршал, доставая что-то из ящика письменного стола, затем его туфли снова зашмыгали и он возвратился к Григорию.

— Встань, Гриша!

В дрожащих огрубевших руках Григорий увидел большой крест на серебряной цепочке.

— Я… я хочу благословить тебя, — сказал Алексей Сергеевич. — Это очень старый наш родовой крест еще времен смуты… я все думал дать его Коле, если призовут. На, надень.

Григорий наклонил голову. Алексей Сергеевич перекрестил его и неловким движением, зацепив цепочкой за ухо, надел крест на шею.

— Спасибо, — сказал Григорий. Мне мой крестильный крест Леночка привезла в лагерь после самого страшного времени заключения, а сейчас вы благословляете перед новыми испытаниями. Теперь тоже страшно, но, несмотря на всё, есть надежда… уверенность далее, что Россия будет, наконец, свободна.

Старик как-то странно посмотрел на Григория, как будто не понял, что он говорит.

— Гитлер разобьет Сталина, — пояснил Григорий.

Старик горько усмехнулся и сел к столику.

— Мы освободим всех… все концлагеря, Николая, — сказал Григорий.

Старик покачал головой:

— Не для освобождения идут в Россию немцы, это повторение 14-го года и только.

— Я не об идеализме их говорю, — с горечью возразил Григорий, — просто им иначе нельзя выиграть войну, как освободив нас от большевизма. Потом они, конечно, захотят себя компенсировать, но главное будет сделано.

Старый задор вспыхнул в черных глазах профессора:

— Не верь иностранцам, Гриша: они глупее и корыстнее здравого смысла. Не освободят нас немцы! Они хотят только занять место большевиков и заставить Россию воевать против остального мира. Для русского народа это не будет выходом.

Когда Григорий собрался уходить, Алексей Сергеевич разбудил Надежду Михайловну. Старушка вышла осунувшаяся, бледная, но такая же светлая и спокойная, как и Алексей Сергеевич. Прощаясь, она крепко обняла Григория, несколько раз перекрестила, всхлипнула и быстро ушла за шкап в свой угол.

— Хорошие старики Осиповы, — думал Григорий, выходя на улицу, — хорошие, прямые и честные… но психологию 1914 года преодолеть не могут. Не могут понять, что проблема большевизма давно уже переросла узко национальные интересы отдельных государств. Николая арестовали! Скорее бы получить возможность активной борьбы, скорее освободить заключенных. А немцам Россию не захватить… и крайнем случае часть Украины и то временно.