Россия в Германии. Апология русской эмиграции - страница 28

Прожив гонорар за “Ледяной поход”, я раздумывал: что же делать? Но опять подвернулся случай. Профессор А.С. Яшен-ко предложил работать секретарем редакции в его библиографическом журнале “Новая русская книга”. Л.С. Ященко сначала издавал библиографический журнал “Русская книга” в издательстве книжного магазина “Москва” А.С. Закса. В писательских и интеллигентских кругах журнал имел успех. Дошел даже до Александра Блока, удивившегося: “Откуда они все знают?!” В журнале печатались сведения о судьбах и работах русских ученых и писателей, как российских, так и зарубежных, Тогда еще “железного занавеса” не было, и вести получались легко.

Но “Русской книги” Яшенко выпустил всего девять номеров, и издание перешло к издательству И.П. Ладыжникова. Это было старое эмигрантское издательство. И.П. Ладыжников перепродал его Б.Н.Рубинштейну, русскому еврею, натурализованному немцу. Нам отвели удобное помещение на Аугсбургерштрассе. Это был какой-то склад книг, но для нас выделили и обставили хорошую комнату. Так началась “Новая русская книга”. Редактор — А.С.Ященко. Я — секретарь.

Профессор международного права А.С.Ященко был колоритной фигурой. И полной противоположностью В.Б.Станкевичу, типичному интеллигенту, немного не от мира сего. Ященко — крепкий жилец, без всяких интеллигентских “вывихов”. Среднего роста, крепко сшитый, физически сильный, с лысым черепом и невыразительным лицом, Яшенко был уроженец Кубани. Не то казак, не то иногородний, не знаю. Но подошел бы к запорожцам, которые у Репина “пишут письмо султану”. Ященко — грубоват и довольно бестактен (“киндерштубе” у него не было), но — деловой. Он никогда не расставался с кривой трубкой и любил говорить о себе. Окончил семинарию, потом университет и в конце концов стал профессором международного права, сначала в Пермском университете, а потом, когда либеральных, независимых профессоров правительство “потеснило”, Ященко заменил в Петербурге знаменитого философа права профессора Л.И.Петражицкого. Ященко был человек циничный и как-то сам мне рассказывал: “Знаете, что обо мне один раз написали? Что Ященко имел нахальство занять кафедру профессора Петражицкого!” И Ященко громко хохотал. Про себя я думал, что написали довольно справедливо, ибо, обладая профессорскими знаниями, Ященко никаким талантом и идеями не блистал. И облик свой как-то в разговоре метко обрисовал сам. Он рассказал, что, когда был студентом-первокурсником, взял как-то словарь иностранных слов, открыл наугад и попал на слово “оппортунист” — “человек, приспособляющийся к обстоятельствам”. Громко смеясь, Ященко говорил: “И вы знаете, я прямо чуть не закричал: эврика! так ведь это же я!”. Это правда. Ященко был оппортунист. Так он не задумываясь сменил в Петербурге профессора Петражицкого. Так попал и за границу — очень рано, весной 1918 года — в Германию.

Официально это была “научная командировка за границу” от Пермского университета, а на самом деле, как он рассказывал, Ященко приехал с советской делегацией Иоффе для обсуждения с немцами каких-то дополнительных параграфов к Брест-Литовскому миру. В составе делегации были Менжинский, Красин, Ларин, кажется, Бухарин и еще кто-то. Но когда делегация должна была возвращаться восвояси, Ященко неожиданно “выбрал свободу”, заявив, что остается в Германии. “На последнем заседании, — рассказывал он, — я Менжинскому прямо сказал: А все-таки русский народ вам когда-нибудь оторвет голову! — А Менжинский, — говорит, — повернулся ко мне и так презрительно процедил: До сих пор не оторвал и не оторвет”. Увы, Менжинский, к сожалению, оказался прав и через шестьдесят лет.

В январе 1922 года в № 1 “Новой русской книги” А.С. Ященко писал: “Мы поставили себе задачей собрать и объединить сведения о русской и заграничной издательской и литературной деятельности. По мере сил своих мы стремимся создать из “НРК” мост, соединяющий зарубежную и русскую печать<…> Служить объединению, сближению и восстановлению русской литературы ставит себе задачей “НРК”.

Надо сказать, что “НРК”, по-моему, была прекрасным журналом. А редакция ее — интереснейшим местом. К нам приходило множество писательского народа: и высланные из Советской России профессора и писатели, и писатели-эмигранты, ставшие берлинцами, и писатели, приезжавшие из Советской России на время. Помню, вскоре после приезда в Берлин высланных из Советской России профессоров в редакцию пришла их группа: Бердяев, Кизеветтер, Сергей Гессен, Айхенвальд и еще кто-то, Ященко принял их очень радушно, но у него был грех — любил говорить, не давая собеседнику вымолвить слово. И тут началось именно такое словоизвержение на любимую тему — об отношении к революции. Я эту рацею Ященки слышал раз двенадцать, ему она очень нравилась. Вставляя меж слов длительное “-э-”, Ященко громогласным и безапелляционным басом говорил: “Революция — это как подхватившая тройка. И, по-моему, просто глупо пытаться эту тройку сдержать. Что же делать? А взять плеть и нахлестывать по всем по трем. Пусть скачет. Врет — умается. И когда тройке придет крышка, вы спокойно берете вожжи и выезжаете на дорогу…” Я видел, что высланным из России профессорам эти не очень блестящие речи о тройке были и неинтересны и даже могли восприниматься как бестактность. Из вежливости они молчали. Но вдруг Кизеветтер, как-то неловко ерзая на стуле, перебил Ященко знаком руки и вежливо говорит: “Простите, пожалуйста, скажите, можем ли мы видеть профессора Александра Семеновича Ященко?” Ященко, конечно, понял тонкий ход, и лицо, и лысина его покраснели, но он деланно захохотал, проговорив: “Так ведь это же я и есть Ященко!” — “Ах, это вы, извините, пожалуйста!”, — мягко сказал Кизеветтер. Пришедшие засмеялись вместе с Ященко, но после интервенции Кизеветтера красноречие Ященко кончилось и все перешли к делу. Оказывается, они пришли за информацией об ИМКА, к кому там обратиться и прочее. А Ященко был в курсе дел, ибо в ИМКА вел какую-то работу по заочным курсам и всех там знал.