Россия входит в Европу: Императрица Елизавета Петровна и война за Австрийское наследство, 1740-1750 - страница 27

. Жестоко раскритиковав Мардефельда, король усомнился в справедливости его суждений относительно военной мощи России; Фридрих ставил в вину своему посланнику непонимание того факта, что «в нынешних наших обстоятельствах лишний противник для нас великая обуза»^>{137}. А ведь посланник только об этом ему и писал! Король, как будто лишившись памяти, принялся отыскивать причины, заставившие Россию встать на сторону его врагов; ему мерещился «подлый заговор, состряпанный саксонским двором, заклятым врагом Пруссии». Прусский король был уверен, что Фридрих-Август и его первый министр Брюль нарочно разожгли волнения в Польше, чтобы заставить Елизавету принять участие в войне. Между тем спровоцировать изменение позиции России саксонцы могли только ценою разрыва с Францией, а на это они вряд ли бы пошли^>{138}. Ни Фридрих, ни Людовик не понимали, какое действие производит на российскую императрицу неслаженность их политики. Елизавете казалось, что их неучтивость, небрежность и даже лицемерие объясняются неуважением к ней самой, к ее сомнительному происхождению. Прусский король вел себя слишком грубо, французский — слишком высокомерно. Императрица поначалу питала уважение к ним обоим и рада была бы заключить с ними союз, но их поведение ее разочаровало. С досады она предоставила все внешнеполитические решения канцлеру, а он, преданный англичанам, был убежден в том, что необходимо немедленно отправить русские войска в Германию и принудить воюющие стороны к заключению мира.

Пойманный в ловушку, прусский король подвел итог двух войн, которые он вел за присоединение к своим владениям территории, ценной в стратегическом и экономическом отношении, и понял, что рискует заплатить за свое новое приобретение чересчур дорого: атаки со стороны России Пруссия не выдержит, ибо «не имеет почти никаких средств, чтобы таковой атаке противиться». После пятилетней войны цены в Пруссии сильно подскочили, и король «не мог собрать армию, потому что негде было солдатам запастись провиантом». Дело дошло до того, что король признался Мардефельду: он «внутреннего запустения куда больше опасается, нежели атак вражеских». Прославленный полководец предпочитал «спустить паруса» и сменить «львиную шкуру на лисью»^>{139}. Фридрих смирился даже с тем, что отныне Пруссия окажется в числе второстепенных держав, он был готов не заключать никаких союзов, не затевать никаких сражений и придерживаться «системы миролюбия», лишь бы сохранить Силезию. Письмо к Подевильсу свидетельствует о тех тревогах, которые мучили короля: он чувствовал, что утрачивает власть над происходящим, не может уследить за сложной игрой союзов и договоров. Однажды утром, познакомившись с очередной порцией реляций, депеш и посланий своих дипломатов, король пришел в отчаяние: «Все эти известия вместе составляют невообразимый хаос; затруднения наши возрастают, и кажется мне, что и Север, и Юг готовят нам погибель»^>{140}. Виноватым опять оказался Мардефельд; впервые за шесть лет король обрушивает на него недвусмысленные угрозы: если посланник сделает хоть один неверный шаг, он «поплатится головой»^>{141}. Король заклинает своего посланника немедленно сообщить, не намерена ли Россия разорвать дипломатические отношения с Пруссией. Неофициально этот разрыв уже давно произошел, но король все не хотел в это поверить. Почту, отправляемую из Петербурга, регулярно перехватывали, читали, анализировали. Математик прусского происхождения по фамилии Гольдбах зарабатывал на жизнь, расшифровывая депеши Мардефельда и письма, которые слали ему из Потсдама. На прусского дипломата ополчились все: король осыпал его упреками, Бестужев следил за каждым его шагом, и это окончательно связывало ему руки. К величайшему изумлению своих приближенных, Фридрих изменил всем своим принципам; представив себе, как 60 000 мужиков «принимаются» за него, доставляют ему массу неудобств и причиняют «величайший убыток», он «раскошелился» и снова расщедрился на пенсии и вспомоществования^>{142}. Между тем Мардефельд полагал, что этого недостаточно. Конечно, новая война обошлась бы королю не меньше, чем в миллион экю, но сумма, которую следовало, если верить посланнику, заплатить русским, неприятно поразила Фридриха; сумма эта равнялась 50 000 рублей! Несчастный король не мог поверить, что противники его давали втрое больше, да вдобавок в ливрах или в экю.