Российская империя и ее враги - страница 5

К примеру, слово «император» в его первичном римском значении переводится как «успешный полководец». И хотя даже в римские времена это слово должно было обозначать монарха, оно всегда сохраняло совершенно недвусмысленный военный оттенок. Римские императоры оставались в первую очередь и преимущественно полководцами. В еще меньшей степени это магнетическая привлекательность великой культуры или давление глобальной экономической системы. И уж менее всего это просто одна из форм чуждого и навязанного извне воздействия.

Хотя было бы удобней ограничиться узким политическим определением империи, иногда это бывает очень и очень непросто сделать. Михаэль Манн убедительно показал, что политика, вооруженные силы, экономика, культура и религия в равной мере являются факторами имперского могущества, только их относительная значимость меняется от эпохи к эпохе, В начале двадцать первого века экономический и культурный факторы стремительно выходят на передний план. Означает ли это, что империя умерла, или здесь просто требуется скорректировать терминологию применительно к современным условиям? В конце концов, в своих самых важных и интересных для нас проявлениях империя всегда стремилась быть политическим лицом какой-то великой цивилизации или хотя бы культуры, значительно большей, чем культура местного значения. Тогда как сама цивилизация зачастую была во многом воплощением какой-то великой религии,

В глазах римлян Римская империя была универсальной: она повелевала всей землей или по крайней мере всеми ее частями, которые того стоили. К варварам, обитавшим за имперскими границами, римляне относились, примерно как колонисты девятнадцатого века к «аборигенам». Своего единственного соседа - Парфянскую империю - римляне считали «восточной деспотией, варварской и хвастливой нацией, состоящей из всякого сброда». Как и большинство других аспектов римской культуры, ее универсализм во многом обязан грекам, Александр Македонский покорил практически весь известный мир, и хотя его империя просуществовала недолго, распространение эллинистической культуры продолжалось и после ее распада, «Греческие философы, в особенности стоики, утверждали, что все человечество - это единое сообщество, объединенное вселенским разумом. Именно греки со второго века до нашей эры стали отождествлять Римскую империю и вселенную (oikoumene),.. Эти идеи оказали такое глубокое влияние на сознание политической и интеллектуальной элиты Рима, что к первому веку понятия orbis terrarum и imperium слились в одно, и с того времени никаких различий между ними не делалось»,

Манн Михаэль - современный американский ученый, профессор социологии Калифорнийского университета.

Orbis terrarum (лат.) - «круг земной» или «вселенная»; у римлян обозначение стран и их населения на земле, насколько она им была известна.

Принятие в четвертом веке христианства - религии, которая не признает ни политических, ни культурных границ, только расширило римский имперский универсализм. Постепенно христианское духовенство, проповедуя Евангелие за границами государства, обратило целые народы в свою религию и, соответственно, в конце концов приобщило их к своей культуре. Такого правители имперского Рима никогда не могли себе представить. Объединение универсалистской имперской традиции с монотеистической мировой религией создало новый тип империи, которому предстояло лечь в основу многих могущественных государств, существующих и по сей день. По сравнению с синкретичными, политеистическими империями прошлого «доктринальная жесткость» иудейского монотеизма несла в себе ростки как единства, так и раскола. Единая религия может формировать культуру и даже национальный характер. Но «мы должны считаться с возможностью, - пишет Гарт Фоуден, - что монотеизм сам по себе способен при определенных обстоятельствах вызывать рознь. Там, где политеизм размывает божественное и снижает накал и напряженность религиозных споров относительно его природы, предлагая широкий спектр возможных вариантов, монотеизм сконцентрирован на божественном и раскаляет религиозную полемику, загоняя всех верующих, со всем бесконечным разнообразием их религиозных мыслей и обычаев, в один плавильный котел, который рано или поздно лопнет».