Российские вожди в борьбе, любви и смерти - страница 7

На XIX съезде партии (октябрь 1952) основной доклад сделал Маленков. Фактически он теперь становился преемником вождя. Он получил и право подписи за Сталина. В своем докладе Маленков призывал не искать шпионов и вредителей, якобы виноватых в наших неудачах, а направить энергию страны «на созидание, сосредоточиться на повышении культуры, прежде всего технологической, установить нормальные отношения с другими государствами». (В 1952 г. промышленная продукция СССР составила 223% от уровня 1940 г.).

В докладе Маленков, в частности, сказал: «отрицание объективного характера экономических законов является идейной основой авантюризма в хозяйственной политике, полного произвола в практике руководства хозяйством». Это важное заявление символизировало приближение новых времен и, как следствие, зарождение новой элиты, против которой уже будет трудно бороться старыми методами.

На пленуме ЦК сразу после съезда в Президиум ЦК из 25 членов 10 было сторонниками Маленкова (М. Г. Первухин, В. А. Малышев, А. Б. Аристов, С. Д. Игнатьев, В. В. Кузнецов, О. В. Куусинен, Л. Г. Мельников, Н. А. Михайлов, П. К. Пономаренко, М. З. Сабуров). В секретариате ЦК, а также среди кандидатов в члены Президиума большинство составляли выдвиженцы Маленкова (А. Н. Косыгин, Н. С. Патоличев, Н. М. Пегов, А. М. Пузанов, И. Ф. Тевосян, П. Ф. Юдин, Д. И. Чесноков). Маршал Г. К. Жуков стал кандидатом в члены ЦК.

Силы Берии позиционировались так: Хрущев, Булганин (он стал министром обороны), В. М. Андрианов, М. Ф. Шкирятов, А. Я. Вышинский, М. Д. Багиров.

Ни одна из группировок не имела решающего перевеса. Все решал выбор Сталина. А Сталин выбрал Маленкова. (Василий Сталин: «Вся система Берии и Маленкова была построена на принципе — не наш человек к тов. Сталину не должен быть вхож»).

Почему именно его? Андрей Маленков объясняет это так: «Сталин усовершенствовал репрессивную машину, завершил формирование тоталитарной системы. Он лично повинен в гибели огромного числа простых людей и многих руководителей. Он установил деспотический режим личной власти. Вместе с тем в рамках общепринятой тогда доктрины «первого социалистического государства», «мировой революции» и т. д. он руководствовался категориями державы, сливая это понятие, как делали многие деспоты, с мыслью о собственном величии сейчас и в веках. Вот эту-то особенность мышления Сталина и эксплуатировал, по-моему, отец, пытаясь по мере возможности обернуть ее на пользу государству. Так, выдвигая обвинение против Ежова, отец провозгласил единственно спасительный в ту пору тезис: «Враги народа уничтожают преданные партии и народу кадры, называя их врагами народа», — тем самым замедлил обороты репрессивной машины и способствовал освобождению тысяч невинно осужденных. Сбивая волну шпиономании и борясь с драконовскими законами формальной дисциплины предвоенных лет, отец заменил тезис об «ужесточении дисциплины» тезисом об «усилении технологической дисциплины». Борьбу с космополитизмом после войны он попытался направить в русло изучения достижений русской науки и культуры. Планы преобразования природы переключил на создание безусловно полезных лесозащитных полос и внедрение докучаевской системы землепользования. Под лозунгом партийного контроля над репрессивными органами ему многократно удавалось переиграть Берию, убирать его кровавых подручных, вырывать из-под следствия и из лагерей многих людей.

Сталин многократно убеждался, что Маленков не только умело осуществляет руководство промышленностью, обеспечивает решение труднейших задач, но и подбирает действительно деловых, способных людей, Сталин видел, что именно выдвиженцы Маленкова и тянут, по сути, весь воз непомерной работы.

С другой стороны, он был уверен в личной преданности ему Маленкова, в его порядочности. Началом этому доверию послужило дело Ежова, когда Маленков рисковал головой, устраняя угрозу заговора, опасного и для Сталина. Сталин был уверен, что Маленков не пойдет на сговор ни с кем из его «соратников». Он знал, что Маленкова, с одной стороны, и Молотова, Кагановича, Ворошилова, Микояна, Андреева, Хрущева, не говоря уже о Берии, — с другой, разделяет не только пропасть вражды, но и полная человеческая несовместимость. Чтобы сохранить доверие Сталина, крайне подозрительного человека, не вызвать его зависти, отцу приходилось постоянно подчинять свое поведение строжайшему самоконтролю и самодисциплине, которые стали его второй натурой. Именно это предельное самообладание, сокрытие эмоций создавали впечатление об отце как о незаметном человеке, позволили ему скрыть яркие стороны своей разносторонней натуры, не вызвать у Сталина зависти».