Росстани и версты - страница 14

Но у самого Кондрата нехорошо заскреблась душа. Не страх это, а просто жаль было терять праздничный покой. Он всяко старался вернуть настроение. По-хозяйски оглядел на время притихшую деревню, собрал разбросанные по берегу подойники, позвал за ними ребятишек, по-щенячьи высматривавших из-под воротин дворов, и побрел к кузнице...

А к вечеру, когда Кондрата снова увезли в уездный острог, нежданно-негаданно прошел теплый дождь — второй дождь на сенокосной неделе. И все вздохнули: к большому хлебу!..

Был, нет ли большой хлеб — того не вспомнить. Да и мудрено одним дождем вдосыть напоить-накормить землю. Нужда, как и прежде, разгуливала по крестьянским избам, выметая людей в отходные места на поиски работы, хлеба, приюта. А те, кто без силы, кто не мог вынести больших дорог и чужбины, оставались на своих оскудевших наделах, лили пот и слезы, молились редким дождевым перепадам, надеясь хоть на малый урожай. А кто и этого не мог, шел в окрестные деревни славить Христа и просить милостыню...

Через год вернулся из острога Кондрат, постаревший, однако с прежним духом и силой. Но, как один дождь не может дать большого хлеба, так и одинокой силе не побороть лиха. Кондрат, как и раньше, с прежней мужицкой добротой навязывался безземельным односельчанам своим куском земли, пытаясь хоть кого-нибудь вызволить из нужды. А бедность, бедность, не знающая себя, робела перед добром, как перед злом: люди вновь отказывались от Кондратова надела — не велик он, да и грех было обездоливать и без того изрядно побитого судьбой мужика.

Своей добротой Кондрат хотел оплатить доброту тех, кто целый год кормил и оберегал от напастей сына Антона. Вся деревня миловала своего маленького мужичка-сиротку. Перед всей деревней и оставался отец в неоплатном долгу.

Худо на душе и на совести Кондрата. Мог уйти он и на отходные промыслы, и в городах попытать счастья, а душа не пускала из деревенского гнезда, к которому приписала его крестьянская судьба. Время нанизывало дни, совесть копила долг. Помаленьку травили Кондрата мысли о новой лошади, о корове и о жене новой. Однако ото всего он бежал в кабак. Нанялся на поденку к соляному купцу Мармыжкину грузчиком и стал переводить силу-моченьку на деньги. Много уходило Кондратовой силы на то, чтоб прокормить, одеть-обуть сына, залить в кабаке свое горе...

Время нанизывало дни все поспешнее: подрастал сынишка, набирались и свои годы. В доме Востромиловых все заметнее недоставало Ульяны. Повзрослев, Антошка требовал иного ухода и заботы. Но не все мог сделать мужик для ребенка. Подошло время — даже в школу не сумел отдать его. Кондрат таскал малого за собой на поденку, по кабакам, на мужицкие беседливые сходки. Среди горьких работяг и пьяниц Антошка мужал быстрее своих сверстников. Несладко жилось тому и другому. Выпадали случаи, когда отец забывал сына дома, терял на вокзале, оставлял спящим у кабатчика. И тогда Антошка правил своей жизнью сам: находил кусок хлеба у станционных рабочих, приют — под лавкой на вокзале, а в теплые ночи укрывался в придорожной рассадке, в кустах или пахучей траве у самой чугунки. Из той укромки любо смотреть на жаркие паровозы, слушать бег вагонных колес и гудливость рельсовой стали... И как радостны бывали встречи с отцом после коротких нечаянных разлук!

Кто знает, как пошло бы Антошкино детство дальше, если б не учительница Елизавета Петровна. Недавний она человек в деревне. Не всякий знал, откуда и по чьему зову явилась она. Пришла в деревню, сняла избу под школу, собрала ребятишек и стала учить их — зиму, вторую, третью. Родители покачивали головой, верили и не верили, пускали и не пускали детишек в школу... На третьей зиме судьба свела учительницу и с Кондратом. На полевой дорожке свела.

Случилось это на стыке зимы и весны, в пору безвластья в природе. За ночь вымерзшее небо поднялось высоко, давая простор солнцу — лети, отогревай людей от зимней стужи и голодухи! Но божье светило, красное с морозной натуги, поднималось лениво и неуверенно — знать, не вызрело еще для весенней радости. Смутило солнце людей: не всякий решился идти пешком от станции до деревни. Здешний человек знает, что в такую пору, отлеживаясь в оврагах, выбирает свой час вьюга. Как хитрая волчица, в любой миг набросится, закружит человека.