Рота Его Величества - страница 16

У деда оставалась последняя надежда – поезд. Из вагона можно выпрыгнуть. А там… Хотя б объяснить!

Надежда рухнула на вокзале. Комендантский наряд подвел его к вагону с решетками на окнах.

– До границы не выпускать! – велел капитан, передавая документы офицеру СМЕРШа. – Вздумает бежать – стреляйте!

Офицер хмыкнул:

– У нас не убежит. Не таких возили!

К белым медведям деда не отправили, но гарнизон для прохождения службы определили дальний. Он не угомонился. Пробовал писать в Вену – почта письма возвращала. Его пытались стыдить, увещевали – не помогло. Кончилось тем, что строптивого лейтенанта исключили из комсомола и уволили из армии. Дед оказался на улице с одним чемоданчиком: без денег и надежд. Родных нет, дома – тоже, дорога к любимой закрыта навсегда. На попутках и перекладных дед добрался до фронтового товарища – адрес у него был.

– Я ненадолго, – сказал дед смущенно. – Сильно не стесню. Найду работу, рассчитаюсь.

– Видала? – сказал товарищ жене. – Платить собирается! Выгодный квартирант! А мне тебе сколько заплатить? За то, что подобрал на нейтралке и на себе пер? И ведь допер, хрен жилистый! На нашей улице я единственный с фронта вернулся. Пусть без этого, – товарищ похлопал по деревяшке-протезу, – зато живой! Бабе моей полгорода завидует, сама она свечки в церкви ставит, а он – платить… Еще раз скажешь – выгоню! Знать тебя не захочу!

Товарища деда звали Николаем. От него я и услышал эту историю…

Дед остался у друга. Он работал на заводе, жил тихо. Потом занял денег и срубил себе дом. Жил в нем один. Женщины городка не могли с этим смириться. Дед был невысок ростом, худощав, но очень красив. Густые волосы, синие глаза, белозубая улыбка… В послевоенном городке даже хромой и рябой считались завидными женихами, а тут и собой хорош, и при должности, и дом имеет! Деда много и упорно сватали, вдовушки и разведенки стучались к нему ночами – он не открывал. Он ждал. Год, пять, десять… Когда в стране повеяло оттепелью, дед стал писать. В этот раз письма в Вену дошли. И вернулись с пометкой: «Адресат по указанному адресу не проживает». Дед пытался искать Лизу через Красный Крест, ездил в Москву, обивал пороги, слал запросы. Ему ответили, что Лиза Крайски, 1927 года рождения, в городе Вена не проживает, а сведений о том, куда она выбыла, не имеется. Только после этого дед женился. Избраннице его было за тридцать. Тихая, застенчивая женщина, работавшая в отделе статистики, она потеряла надежду выйти замуж и на деда не засматривалась. Все случилось неожиданно. У Николая был семейный праздник – отмечали день рождения жены. Мария, так звали мою бабушку, работала вместе с именинницей, поэтому была приглашена. Застолье вышло веселым и шумным, гости пели и танцевали. За столом дед сидел рядом с Марией (ему всегда подсаживали незамужних), ухаживал за ней, приглашал танцевать. По окончании праздника вызвался проводить.

– Я далеко живу, – сказала Мария, – за речкой.

– Далековато, – согласился дед. – Зато я – рядом! Зачем мучиться – ночуй у меня!

– Вы меня не за ту принимаете! – обиделась Мария. – Я не гулящая!

– Знаю, – сказал дед. – Потому и зову. Не просто переночевать – насовсем!

– Вы шутите? – спросила она.

– Нет! – ответил дед. – Не шучу. Хочешь быть моей женой?

– Да… – прошептала Мария…

Через год она родила ему дочку, а еще через пятнадцать – умерла. Военная сирота, Мария много голодала, сердце ее не окрепло. Поздние и тяжелые роды надорвали его вовсе. Жена часто болела, дед отправлял ее на курорты и в санатории, она возвращалась посвежевшей, но это не длилось долго. Городские кумушки жалели деда, взявшего в жены больную женщину, Мария об этих разговорах знала и сильно переживала.

– Мне бабы в спину шипят: «Обнаглела совсем! Муж полы в доме моет», – жаловалась Мария жене Николая. – Как будто я в самом деле такая! Он мне запрещает мыть! Говорит: «С твоим сердцем нельзя».

– Повезло бабе, а она слезы льет! – ответила подруга. – Мало ли, что говорят! Это их от зависти корчит. Я сама тебе завидую! Такой мужик, а хоть бы посмотрел на другую! Мой вот инвалид, а норовит на сторону сбегать, кобель одноногий! Поймаю – вторую ногу оторву!