Ротмистр - страница 20

Мужчина меланхолично прикладывается к бутылке, извлекаемой из-за пазухи, и равнодушно провожает взглядом авто, въезжающие через распахнутые ворота в просторный двор особняка. Когда на территорию заруливает Model T Piquette с наглухо зашторенными окнами, алкаш швыряет бутылку через плечо, быстро встает и входит следом за машиной. Охранник его беспрекословно пропускает, а затем педантично и тщательно задвигает на воротах один за другим три толстых засова.

Снаружи особняк обычен для нью-йоркской Парк Авеню консервативном стиле и ни чем не выделяется из ряда других. Но внутри царит готика в первозданном виде: потолки в зале со сложными сводами, высокие стрельчатые окна с металлическими цветками по центру, массивная дубовая мебель, шкаф со старинными книгами, дорогие тканевые обои с неброскими узорами, бронзовые скульптуры. На полу — паркет, прикрытый ковром из верблюжьей шерсти. Диваны и кресла обиты кожей и прикрыты гобеленовыми накидками. Люстры с тонкими матовыми плафонами едва светят, так, что различить можно было только фигуры людей.

В центре зала в одиночестве, с явным напряжением в позе, стоит худощавый, невысокого роста большеголовый мужчина, с лицом, до середины завязанным черным платком, в полумраке виднеется только бородка-эспаньолка.

Еще трое хлопочут возле большого прямоугольного стола, накрытого покрывалом с вышитым всевидящим оком. Неяркий матовый свет сверху освещает лежащие на столе деревянный молоток, связку свечей в виде треугольника, открытую библию, на которой лежит циркуль, несколько бутылок вина, бокалы, черную шляпу, два длинных кинжала.

Эти трое одеты в обычные черные костюмы, но поверх них у каждого повязан белый кожаный передник.

Один, постарше, садится в высокое кресло, двое остаются стоять чуть сзади по бокам. Сидящий, его присутствующие зовут мастером, трижды бьет деревянным молотком по столу, надевает шляпу и довольно равнодушно произносит:

— Эта ложа открыта во имя святого Иоанна. Я запрещаю всякую брань, клятвы или шепот и все посторонние разговоры, какого бы рода ни было, под не меньшим штрафом, чем какой положит большинство…

Чуть повернувшись к своим помощникам, он спрашивает:

— Готов ли к принятию этот джентльмен?

Один из них отвечает:

— Готов.

Мастер обращается к новичку:

— Как твое имя?

— Лейба Бронштейн.

— Но тебя знают и под другим именем.

— Троцкий. Лев.

— Желаешь ли ты иметь и просить участия в благах этой достопочтенной ложи, как это сделали до нас многие братья и товарищи?..

После этих слов мастера помощники берут со стола кинжалы, подходят вплотную к новобранцу и направляют острия ему в грудь.

— Да, желаю.

Мастер приказывает:

— Покажите ему свет.

С его лица сдергивают платок, и новичок вздрагивает при виде двух клинков, упирающихся ему в грудь.

— Вы вступаете в почтенное общество, которое серьезнее и важнее, чем вы думаете, — размеренно и не без некоторой торжественности произносит один из помощников мастера: алкаш с улицы с родимым пятном под глазом. — Оно не допускает ничего противного закону, религии и нравственности, оно не противоречит обязанностям подданного. Обещаете ли вы никому и никаким образом не выдавать нашей тайны, кроме брата в ложе и в присутствии великого мастера?

— Я обещаю и торжественно клянусь под угрозой кары, при которой тело мое рассечено будет пополам, а внутренности — сожжены дотла.

— Хорошо. Достопочтенный мастер объяснит вам остальное.

Мастер встает из-за стола, подходит к принятому, повязывает ему белый кожаный передник и пожимает руку:

— Брат, поздравляю с первой степенью. Прошу к столу…

Ритуал окончен, свет делается чуть ярче. Присутствующие расслабляются, новому члену жмут руку, все садятся за стол. Мастер, сняв шляпу, наливает всем вина и, не вставая, добродушно говорит:

— Лев Давидович, по нашей доброй традиции за первой дружеской чашей вина я обязан вас предупредить, чтобы потом не возвращаться к этой теме. Вы по молодости лет посидели немного за участие в марксистском кружке. Так вот, уверяю вас, тюрьма — это неземное блаженство и настоящее счастье по сравнению с тем, что бывает с пытающимися хоть на полшага отойти от наших договоренностей. Хотя это не часто происходило за последние четыреста лет, по пальцам двух рук можно пересчитать…