Ров - страница 2

Кровать, придвинутая к стене, рядом тумба, на тумбе лампа, под лампой скатерть. Это – в принципе все, что составляло мою спальню. Белой кружевной скатерти исполнялось семьдесят два года, ровно столько, сколько вскоре исполнится моей бабке Гордане, живущей в противоположном конце города.

Её отец, Фридерих Михаило, подарил эту скатерть матери Горданы в день её родов. А уже позже, долгими обходными путями, в один из праздников эта скатерть попала ко мне.

Но не ценный подарок привлёк моё внимание. Я забыл упомянуть, что перед лампой стояли часы. И время, указанное на них, исключало меня из сладкой неги. Стрелки, указывающие на одиннадцать часов ноль две минуты, как выстрел из браунинга, открыли в моей голове занавеску с воспоминанием. Ещё вчера я лично заручился с Эрни, что схожу с ним выпить чашечку кофе. Эрнст был моим хорошим товарищем, работавшим врачом в одном из госпиталей. Помниться, как в первую встречу я, очутившийся в палате по какой-то незначительной причине, приговорил с Эрни бутылку вермута. Важно упомянуть, что в тот удивительный день Эрни тоже был пациентом. С этого и началась наша дружба. Но, вследствие последнего времени, нам не доводилось видеться долго, и вот, буквально вчера, мы пересеклись у соседнего дома. Только завязался диалог и в уме начало крутиться множество тем для обсуждения, как в парикмахерской напротив завопила кукушка настенных часов. Вспомнив о работе, я простился с ним, но договорился встретиться сегодня в кафе «Деликатесы Морица Шиллера». Время встречи было запланировано на половину двенадцатого, поэтому я с трудом начал выбираться из-под тёплого одеяла.

Так как ни Эрни, ни Морец Шиллер, ни его деликатесы не обладали терпением, уже спустя десять минут я был на улице.

Время позволяло дойти до места встречи не спеша – я жил поблизости. Сараевское лето, да ещё и вместе с ясным утром, создавало прекрасный эффект. Дышалось свежо, но уже не по-утреннему. Утро заканчивалось, и город переходил в фазу дня. Небольшие трёх-четырёх этажные домики с жухлой красной черепицей были выстроены в ряд. Окна у них были отворены, и из них лились звуки. Прохожие сновали по дорожному полотну, проезжали экипажи и автомобили. Люди дышали, кони фыркали, машины пыхтели. Сараево жил своей жизнью.

На моменте, когда я проходил почти самое начало главной улицы, названой в честь Франца Иосифа, я обратил внимание на листовку под подошвой туфель. Как это в обыденности и происходит, когда я прошел её, моё сознание смогло зацепиться лишь за заголовок, напечатанный яркими буквами. «Млада Босна» – гласил этот подножный текст. Знания мои исчерпывали себя только на том, что, как мне помнилось, это была сербская революционная организация. Сразу всплыл отрывок фразы моего юного племянника, прозвучавший однажды на очередном семейном споре.

– Да чтоб эти Австрийцы провалились! Хоть в Младу Босну иди. – Он был молод, и, как это бывает в юности, вспыльчив.

Меня вывел из воспоминаний взлёт птиц, напуганных охотящейся кошкой на крыше нужного мне дома. Войдя в здание, я заказал два кофе. Усевшись за столик у окна с видом на набережную, я осмотрелся. До обеда людей здесь почти не было. Только две девушки, бариста, и парень, жующий сэндвич в дальнем углу. Ещё до того, как бариста принёс кофе, я подозвал его и попросил добавить в одну кружку коньяк. Девушки скромно захихикали. Я рассчитывал на то, что Эрни придёт с минуты на минуту, так как он был очень пунктуален. Но его всё не было, и я погрузился в панораму за окном, подбадривая процесс только что принесённым кофе с коньяком.

Здание с известной надписью про деликатесы, относилось как раз к роду зданий, стоящих на перекрёстке. Но, в отличие от многих подобных, оно было остроугольным, не срезанным в форму шестигранника. Вид из его окон был изумительный и открывался на набережную реки Миляцки с пересекающим её Латинским мостом. Стенки набережной были укреплены камнем, вдоль реки тянулись трамвайные рельсы. Трамвай был электрооборудованым, что было тогда редкостью, и обходился без лошади. Прокладкой трамвайных путей занималась Австро-Венгерская Империя, чтобы позже использовать наработки в Вене. Ещё двадцать девять лет назад трамвай, запряжённый белой лошадью, был чудом, а сейчас, казалось бы магическим образом освобождённый от лошади, он не вызывал у меня удивления. Хотя, как я думаю, восхититься было чем: в скором будущем должны будут проложить ещё одну ветку рельс, уже третью в городе.