Рождение Клеста - страница 40

— О, смотри! — возликовал Малёк, показывая пальцем. — Вон парни уже раскручивают одну! Давай туда — глядишь, и нам обломится! У неё же наверняка и подруги есть!

Мы, обрадованные, кинулись в ту сторону. Однако, подбежав ближе, я невольно сбился с дыхания и протрезвел: там стояла Солнышко! — мы не узнали её издалека, так как в таком платье ещё ни разу не видели.

— Ну, ребята, ну, пропустите: мне и правда идти надо! — чуть не плакала она, пытаясь вырваться: один из солдат держал её за локоть.

— Не, ну чо… Ты чо… — «уговаривали» её солдаты, вдребезги пьяные. — Пайдём, чо… Мы, эта… ничо! Серебра дадим, да! Ты чо ломаешься, а?! Давай, а?

— Ну, пустите, ну, пожалуйста! — скулила девушка несчастным котёнком.

У Малька тоже хватило ума сообразить, что мы попали не в то место и не в то время… Но было уже поздно дёргаться: Солнышко нас узнала и взглянула так отчаянно-умоляюще, что уйти просто так я уже не мог. И мой друг — тоже.

Я тоскливо огляделся: куда же нас занесла нелёгкая на этот раз? Что ж, улочка оказалась не самой безнадёжной, хотя и узковатой и кривоватой. Тротуара тут никогда и не было, а сухая земля прочно сохранила вмятины ног прохожих, телег и лошадей, сделанные в период весенней слякоти, и даже сотни людей за несколько месяцев так и не смогли стоптать их в пыль. Глухие заборы покосились и заросли въевшейся грязью от брызг.

Где-то в стороне местный абориген вожделенно справлял малую нужду, задрав блаженно подбородок к небу и упираясь рукой в этот же забор, как будто не давая ему рухнуть, и было ему совершенно плевать, что творится от него в двадцати шагах. Или привык уже к подобным сценам.

Гуляли куры, зорко, словно ястребы, высматривая пятачки не истоптанной травы и мелкую поживу среди её чахлых стебельков, готовые прыснуть в сторону в любой миг, если кто из прохожих пройдёт слишком близко. Время было уже позднее, но стояла летняя светлынь — и так не верилось, что сейчас может произойти что-то ужасное.

От солдат, пристававших к девчонке, за лигу разило перегаром и диким луком. Их и куражилось всего лишь трое. Но они имели оружие, а у нас, что называется, и гусиного пера наточить было нечем… В город нас вооружённых не отпускали, а почему у этих всё своё оказалось при себе — ну, не знаю. Может, шибко уважаемые оказались???

— А ну, отвяжись! — я за плечи оторвал «ухажёра», державшего Солнышко за руку, и передвинул его в сторону. — Вы что, совсем дураки?! Это же дочка нашего сотника!

Пьяные мужики, которым обламывали удовольствие, оказались совсем неуправляемыми и безмозглыми.

— А ты сам кто такой?! А ну, пшёл отсюдова!!!

Я, конечно, успел увернуться от неуклюжей отмашки. Девушка попыталась убежать, но её поперёк талии обхватил другой:

— Куда ж ты, красивая? Не бросай нас! — и даже в затылок её смачно поцеловал, вызывающе.

— Мужики, не надо — по-хорошему прошу. Найдёте вы себе других девок. Эту нельзя трогать…

— Ах ты, сопляк!

Я увернулся от удара кулаком — для меня это ерунда. Малёк же завёлся и сходу пнул третьего по тестикулам, закрывая народную дипломатию самым смачным образом. Куры проворно порскнули в прорехи забора, заполошно кудахча и теряя мелкие пёрышки.

— О-о-о-о-у-у-у-у!!! Бли-и-и-и-и-н! Убью мелкого!

— Малёк! Никого не убивай! Иначе нам — крышка! Повесят запросто…

— Да понял я, понял. Не ори так.

Зашелестела сталь, вытянутая из ножен. Ну вот, началось…

Вжик! Едва-едва мне полпричёски не скосили. Хоть и на ногах едва стоят, а умеют рубать. Не салаги зелёные.

Новый замах! Я перехватил вскинутую руку на подъёме и врезал навязавшемуся противнику под дых. Безо всякого особого мастерства. Малёк добавил и своему тоже.

Два меча мигом оказались на дороге — отлетели подальше. В пыль рухнули и два противника, корчась от боли. Абориген, наконец, подтянул штаны и, шатаясь, побрёл себе дальше, оставив на заборе мокрое пятно.

Третий, не растерявшись, выхватил нож и прижал к горлу охнувшей девушки:

— Брысь отсюда, щенки! Иначе порешу девку! Брысь!

От раскручивал себя истерикой, а в таком состоянии человек очень опасен и непредсказуем.

— Мужик, это ты зря делаешь, — сказал я очень осторожно, не повышая голоса.