Рождение весны. Страницы жизни художника - страница 13
Софья посмотрела на Воробья, словно отыскивая черты, которыми он наделил Алексея. А Алексей смотрел на Софью.
«Москвитянин». Октябрь 1851 года
«…Нынешним летом несколько раз грозовые тучи виснули над Москвой, чему я был очевидцем два раза с Воробьевых гор, и надо отдать справедливость Саврасову, что он передал этот момент чрезвычайно верно и жизненно: видишь движение туч и слышишь шум ветвей деревьев…
…солнышко прорвалось сквозь тучи и бросило лучи на Кремль, как бы не желая с ним расставаться, как и нам, признаюсь, не хотелось бы расставаться с самой картиной».
Н. Рамазанов,
скульптор и художественный критик
«Москвитянин». Октябрь 1853 года
«Пейзажи Саврасова „Две степи“ и „Вид Киева“ дышат свежестью, разнообразием и той силой, которая усваивается кистью художника вследствие теплого и вместе разумного воззрения на природу. Саврасов в произведениях своих начинает достигать чувства меры… и потому самобытность его таланта несомненна»
Н. Рамазанов,
скульптор и художественный критик
Чугунка
Уже давно проплыли мимо станционные постройки, за окном вагона мелькали поля и перелески, а Саврасову все еще не верилось, что он в дороге. Уж очень все вышло нежданно, скоропалительно.
Месяц назад Училище посетила великая княгиня Мария Николаевна. После смерти мужа, герцога Лейтенбергского, она дала согласие взять на себя обязанности президента Академии художеств.
Княгиня милостиво побеседовала с преподавателями, осмотрела выставку работ учеников и молодых художников. Одни похвалила, другие пожурила. И в целях поощрения молодых живописцев приобрела несколько картин. Первыми среди них были названы работы Саврасова. Они княгине особенно понравились.
Мария Николаевна пожелала побеседовать с молодым живописцем. Но Алексей в эти дни отправился на натуру — бродил где-то неподалеку от Кунцева: весна, почки на деревьях вот-вот лопнут, лес словно в зеленой дымке…
Княгиня так с ним и не поговорила. Но, уезжая, просила передать ему приглашение прибыть в Петербург, чтобы писать виды Сергиевского — княжеской дачи на берегу Финского залива между Петергофом и Ораниенбаумом.
Едва Алексей появился в Училище, к нему бросились с поздравлениями. Он, не успев толком понять, в чем дело, только недоуменно пожимал плечами. А когда понял — не на шутку встревожился. Как-то там все сложится в незнакомом месте, с незнакомыми людьми? Он в доме Кости Герц и то на первых порах не знал, что говорить, куда руки девать, а тут…
Но рассуждать о том, ехать или не ехать, не приходилось. Его приглашали не на парадный вечер, а пейзажи писать. Да и княжеское приглашение больше походило на приказ, с выполнением которого медлить не полагалось.
Выслушав отеческие наставления Карла Ивановича, облачившись в новую пару, приготовленную Татьяной Ивановной, — «Это тебе не по степям с котомкой бродить, тут все степенно должно быть, с достоинством», — Алексей собрался в дорогу, как в воду бросился.
Он стоял у окна вагона, думая сразу и о том, что оставил, и о том, как все сложится там, в княжеской резиденции, и в то же время радуясь дробному стуку колес. Чугунка была еще в новинку. Всего три года назад прошел первый поезд из Петербурга в Москву.
Затем мысли о предстоящей работе вытеснили все остальное…
Они не отпускали его и через день, когда он шел по Невскому проспекту, поглядывая на чинно выстроившиеся шеренги домов.
Все здесь было ново и незнакомо и совсем непохоже на суматошную Москву с ее кривыми улочками, глухими тупичками.
В тот же день господина живописца отправили в Сергиевское.
Поглядывая из княжеского экипажа на незнакомые очертания улиц, Алексей подумал, что Воробей — окажись он сейчас здесь — не упустил бы случая позубоскалить: «Вот до каких вершин вы поднялись, Алексей Кондратьевич! Не откажите уделить своему другу хоть частичку из великокняжеских почестей, выпавших на вашу долю!»
Развеселившийся было Алексей нахмурился: он оставил друга больным. Какими снадобьями ни потчевал его сердобольный Карл Иванович, болезнь не оставляла. И вот опять слег…
Добрались до княжеской дачи затемно. Прежде чем подняться в отведенную ему комнату, Саврасов долго вглядывался во тьму, словно пытаясь разгадать, что она скрывает.