Рождение весны. Страницы жизни художника - страница 21
В Лейпциге — городской музей и художественное общество.
В Париже — все отделения Лувра, Бернский Оберланд, сделал в продолжение осьми недель 6 этюдов этой местности.
Эти труды позвольте, М. Г. (милостивые государи) представить вашему вниманию…
«Лосиный остров»
Саврасов подошел к столу и, не садясь, принялся пересматривать законченную накануне работу, плотные листы с рисунками: то веточкой дерева, то цветком, то частью ствола, кроны…
Рисунки напоминали те, что некогда изготовил для своих воспитанников добрейший Карл Иванович: «Природу нужно знать — вот ее творения!»
От листа к листу рисунки усложнялись и завершались видами природы и сельскими сценами.
Только два рисунка Алексей Кондратьевич оставил на столе — надо было чуть подправить. Он на мгновенье перевел взгляд на окно — ветер разметал, наконец, надоевшие тучи — и принялся за работу.
Рисунки точны, изящны. Но не было в них той свободы, которая отличала саврасовские работы этой поры. Что поделаешь, возможности художника сковывали традиции преподавания. Независимо от того, касалось ли это учебного альбома — рисунки на листах предназначались для него, — или занятий в классе.
Правда, за минувшие годы в Училище многое изменилось. И не только из-за расширения учебной программы. Училище обрело большую самостоятельность. После присоединения к нему Училища архитектуры, второму в России художественному заведению было предоставлено наконец право присуждать ученикам звание художника.
Тем не менее преподавание все еще велось по старинке, согласно невесть когда сложившимся правилам.
То, что в пейзажном классе, как встарь, копируют с эстампов карандашом и красками, — это хорошо, «сие положено». А вот простые отношения с учениками — сомнительное новшество. Между тем, кто учит, и теми, кого учат, должна соблюдаться дистанция.
Что уж говорить о работе над картинами в присутствии учеников! Большинству преподавателей это казалось неуместной, раздражающей вольностью. Хотя бы потому, что мало кто из них рискнул бы взяться за кисть под обстрелом десятка зорких, все подмечающих глаз учеников.
Правда, поначалу многие коллеги не приняли это нововведение всерьез: чего не сделаешь по молодости лет, дайте срок — все уляжется, войдет в привычное русло.
Теперь новшества руководителя пейзажного класса вызывали к нему все большую неприязнь значительной части преподавателей.
Со временем это принесет Алексею Кондратьевичу немало горечи и боли. А пока что — лишь колкие замечания, холодные поклоны, иронические смешки за спиной — мелочная суета, которую Саврасов не всегда и замечал. А если и видел — не придавал значения. Да и не до того ему. Он поглощен своей работой, занятиями с учениками.
Впрочем, для него это по-прежнему неотделимо. Преподаватель приносит в класс свои раздумья и находки. Здесь на глазах учеников создаются его картины, в том числе многочисленные виды Швейцарии.
Конечно, это не главное в его поисках. Тем не менее работа над новой для художника натурой сделала его руку более точной и уверенной, разнообразила манеру письма.
Это сказалось и в такой, казалось бы, неожиданной для Саврасова области, как декоративная живопись.
Два года назад в Дворянском собрании состоялся новогодний праздник. По замыслу его устроителей каждый зал был украшен видами какой-нибудь страны. Для этого пригласили группу художников. На долю Алексея Кондратьевича выпали виды Малороссии, Древней Греции…
Убранство залов вызвало восторженные толки. Его называли «приятным сюрпризом господ живописцев». Отмечались и «полные изящества ландшафты господина Саврасова».
Его имя становится все более известным. А вместе с тем растет и число заказов на картины, что было весьма кстати, так же, как и предложение взять на себя пейзажный отдел учебного альбома — у Саврасовых родилась вторая дочь, Женя.
Среди заказчиков, кроме швейцарских сюжетов, особым успехом пользовались мотивы с купами тенистых деревьев у воды, сродни тем, что писал художник после возвращения из Петербурга.
Казалось, все сложилось как нельзя лучше — можно разрабатывать пользующиеся успехом сюжеты, успокоиться.