Рождение весны. Страницы жизни художника - страница 39
Не случись этой беды, может быть, все сложилось бы по-другому…
Впрочем, за это время и Саврасов стал другим.
Пришел он на посмертную выставку Василия Григорьевича Перова. Остановился возле своего портрета — Перов писал его года за два до смерти. Саврасов смотрел на картину, а виделось ему то давнее время, когда позировал другу, вспоминались те давние разговоры…
Потом пригляделся — да он ли это?
Может, тогда и был таким, а теперь не узнать — совсем стариком стал, все переменилось…
Саврасов поднялся и с изумлением оглядел тесную комнатенку, забыв на мгновенье, где он, и почему здесь оказался. Столько лет проработал в Училище, а в швейцарскую будто не заглядывал. Нет, заходил поблагодарить Плаксина за внимание к одному из самых любимых учеников — Исааку Левитану. В ту пору негде ему было жить — тайком пробирался в верхние этажи Училища на ночь. А швейцар хоть и знал об этом, да помалкивал. А однажды пригласил Левитана к себе.
«Интересно, как они здесь устроились вдвоем в этакой тесноте?» — подумал Саврасов.
Вошел Плаксин.
— Полегчало, Алексей Кондратьевич? — спросил он. И, не дождавшись ответа, добавил уже самому себе: — Полегчало, вижу, что полегчало.
Он засуетился, не зная, что сказать, что предложить, а еще больше, как разговорить нежданного гостя.
Саврасов сидел и смотрел на клочок неба, видневшийся в маленьком оконце.
— Оба мы с тобой отставные, — сказал он наконец, — ты солдат, а я…
Алексей Кондратьевич взглянул на Плаксина: знает ли он о том, что произошло?
Впрочем, как не знать: слухами земля полнится. Да и решение совета не вчера состоялось — чуть не месяц прошел с того дня. Всем об этом решении давно известно. Только он ничего не знал. И поговорить не сочли нужным. Прислали бумажку — и баста: пора и честь знать, убирайтесь восвояси — уволили.
— Так-то, Плаксин…
— Да вы не расстраивайтесь, Алексей Кондратьевич, чего уж тут…
Саврасов невесело ухмыльнулся. Теперь, в самом деле, ничего не изменишь. Одной бедой меньше или больше — чего считать.
— Это уж завсегда так, — словно угадав его мысли, закивал Плаксин. — Пришла беда — открывай ворота!
«Господину преподавателю Училища живописи, ваяния и зодчества, академику, надворному советнику Саврасову.
По распоряжению совета имею честь уведомить, что 22 мая с/г. советом общества Вы уволены от ныне занимаемой должности».
Секретарь совета
Лев Жемчужников
«Когда моя мать переехала на отдельную квартиру, отец часто приходил к нам, продолжал интересоваться нашим учением. Разлука с семьей очень удручала его, но средств для жизни с семьей он не имел. Мать наша старалась, чтобы мы, дети, не знали о его жизни».
Москва-река
Когда гравер Иван Павлов вспоминал свое детство, он всегда рассказывал об этой встрече…
В то лето он жил вместе с родителями в деревне Строгино.
Поутру Ваня сбежал по петляющей среди берез тропинке к реке и замер от неожиданности.
На обычно безлюдном берегу сидел, положив на колени большие узловатые руки, седобородый старик в длинной серой блузе.
Может быть, мальчуган прошел бы мимо старика, но он смотрел окрест с таким вниманием, будто видел что-то необычайное. А вокруг все было донельзя обыкновенно: поблескивающая на солнце река, поросший травой берег, сбежавшие к самой воде березки.
Это казалось загадочным, непонятным.
«Откуда он пришел? — думал мальчуган. — Что здесь делает?»
За спиной старика, на траве, лежала потрепанная рисовальная папка.
«Художник», — догадался Ваня.
О том, что он встретился с Алексеем Кондратьевичем Саврасовым, мальчуган узнал позже, после того как рассказал о седобородом старике отцу: кто-то уже видел художника в этих краях.
Потом мальчуган узнал и о бедственном положении некогда прославленного художника: о преследующей его нищете, о трущобах, в которых он ютится. Об этом любили потолковать досужие языки — сетовали на превратности судьбы, сокрушались о погибшем таланте.
Оснований для подобных толков как будто было более чем достаточно. Работы Саврасова перестали появляться на выставках. Имя художника уже не встречалось в газетных статьях…