Рожденная революцией - страница 11

– Ну и ну, – только и смог сказать Коля, когда они пришли.

– Знай наших, – улыбнулся Бушмакин. – Мы кто? Рабочие. Мы, брат, все ценности мира создаем! И мы имеем право жить в таких квартирах. Лет двадцать назад я об этом в одной листовке прочитал, а было мне в ту пору сколько тебе сейчас, и я, понимаешь, только-только переступил порог завода…

– А вы из деревни? – спросил Коля.

– Спокон веку – питерский! – гордо сказал Бушмакин. – Прадед мой сюда вместе с Петром I пришел, и с тех пор мы оружейники. Я работаю на патронном, это здесь, в двух шагах. «Старый Арсенал» называется.

– А вот вы сказали тогда, там, – Коля замялся. – Ну, партиец вы… Это что? Чин такой?

– В корень глядишь. Вопрос не в бровь, а в глаз. Ну, пойми, если сможешь: людям в России жилось из рук вон… Большинству. А кучке людей – как в сказке. А товарищ Ленин сказал: это надо поломать!.. Чтобы поломать – нужна партия. Объединение единомышленников, борцов… Чтобы тех, кто живет в сказке, – к ногтю. А тех, кто страдает, – тем счастье дать. Все понял?

– Мне Арсений… В общем, этот, которого… – Коля замялся, но продолжал: – Он так мне сказал: кто, говорит, был ничем, тот, говорит, возможно, и станет всем, а как одни осетрину жрали, так и будут жрать. А другие – как селедку жрали – так и будут жрать. И ничего, говорит, тут не переделать! Тут, говорит, дело в душе человеческой. А она, говорит, как была навозная, так во веки вечные и останется.

Бушмакин задумчиво смотрел на Колю, слушал и думал про себя: неглуп был этот Чинуша, ох, неглуп. Тоже смотрел в корень. И сколько еще вреда принесут молодой Советской власти такие вот горлопаны-провокаторы. И какие же точные слова нужно найти, чтобы разом рассеять Колины сомнения… А как, если грамота – три класса реального, да два года рабочих марксистских кружков? Но отыскать эти слова надо, потому что парень сейчас как посредине доски-качалки: на какую сторону ступит, – туда и опустится. Что же сказать?

– Задал ты мне вопрос, – Бушмакин покрутил головой и усмехнулся. – Я вот что скажу: сейчас таких фактов нет. У Советской власти сейчас все – от товарища Ленина до последнего солдата – не то что селедке, корке черствой рады. Потому что разруха, голод. Если сейчас кто и жрет, как ты говоришь, осетрину, тот контра и с ним разговор один – к стенке.

Бушмакин перевел дух и продолжал:

– Я и прадеды мои, и деды, и родители в подвале жили. А мне на второй день революции дали вот эту комнату! Это тебе как?

– Я так этого… Арсения понял, что он больше про будущее намекал, – сказал Коля. – Говорит: все равно у них ничего не выйдет. Мое, говорит, – оно сильнее смерти. А уж это точно. У нас в деревне мое – выше бога…

– Царская власть – от века, – тихо сказал Бушмакин. – Она, брат, так души людей испоганила, что нам, тебе и детям твоим, мыть, мыть и дай бог отмыть! Одно утверждаю: никогда у Советской власти не будет так, чтобы одни осетрину ели, а другие – селедку ржавую. Потому что власть наша – не против народа, а для народа. И ты в это верь!

На следующее утро Коля проснулся от резкого звонка, вскочил с койки, встретил улыбчивый взгляд Бушмакина:

– Будильник это. Вставай, поедим и шагом марш на завод – смена через двадцать минут.

Коля потянулся, напялил рубашку, придвинул к столу грубо сколоченный табурет. На столе лежала ржавая селедка, кусок ржаного хлеба, попыхивал паром закопченный чайник.

– Ешь, – пригласил Бушмакин, с хрустом раздирая селедку.

– Чего я буду вас объедать. – Коля проглотил густо подступившую слюну и отвернулся.

– Совестливый? – улыбнулся Бушмакин. – Хвалю. А все же ты ешь, не стесняйся. Мы ведь с тобой теперь товарищи? А?

– Какой там… – вздохнул Коля. – Скажете тоже.

– Рабочий крестьянину – первый товарищ и друг, – строго сказал Бушмакин. – Ешь больше, разговаривай меньше, опаздываем…

Он с сомнением оглядел стираную-перестираную, всю в заплатах Колину рубаху, потрогал Колин зипун, который висел на гвозде. Потом решительно подошел к платяному шкафу, открыл его и положил на Колину шконку костюм в полоску, рубашку и фуражку. Снял с гвоздя зипун, швырнул его в угол и аккуратно повесил на его место черное пальто.