Рожденные сфинксами - страница 6
Когда в молоко полнолуния мы
Войдем до бровей несмело…
Есть ночь…
И есть ночь!
И, в конце-то концов,
Есть праздник чумы над нами.
Друг в друге плывущие мы вниз лицом
С искусанными губами…
Есть тигры и львы в золотых очесах,
И птиц, и драконов много…
Есть ночь…
И есть ночь…
И еще полчаса
Для нас, позабытых Богом,
Которым не спать и ни шагу не сметь
За огненный круг объятий.
Есть ночь…
И есть жизнь….
И быть может, смерть…
Но вряд ли, но вряд ли…
Вряд ли…
* * *
Души на веках смутное свеченье –
Бессонница… бессонница…
Зачем я
Бреду на этот свет,
горящий изнутри.
Ведь нет пути назад…
Смотри, душа, смотри
Сама в себя, где света сердцевина
Темнеет сладко яблоком невинным,
Не сорванным никем еще пока…
Скажи, куда течет моя строка,
Ночной прохладой локоть огибая,
И почему в ней музыка слепая
Бредет на свет ночного серебра.
Она течет, как Ева из ребра
Уснувшего Адама возле чаши.
Она течет, течет из вечной жажды.
И не войти в нее, о Боже, дважды.
СБОР ЯГОД
И чаша преисполнилась, наверно,
Когда ее в смятении отвергла
Моя извечно-детская душа…
И я в сосновый лес тогда вошла,
Где обитали ягоды черники
И грибников торжественные лики,
И редкие загадочные крики
Боящихся друг друга потерять…
О, словно моя детская тетрадь
Открылась вновь на самом сборе ягод.
И ни утрат еще там нет, ни тягот.
Но в ней секрет, забытый мною – как
Преодолеть вступивший в душу мрак.
А надо лишь всю черноту воочью
Собрать в одну единственную точку
Полуденного тонкого зрачка…
И вдруг услышать пение сверчка,
Где россыпь ягод возле родника,
Как будто бы зрачков туманных царство,
И в каждом – вход в забытое пространство…
И даже лес дрожит от сквозняка –
От моего до твоего зрачка.
* * *
И все-таки еще не осень даже,
Хоть на исходе август поколенья.
Под аркою дворцовой - звуки банджо...
И низкое загадочное пенье
Ложится ярким отсветом закатным
На площадь, на дома и наши лица.
Война и революция - за кадром...
Но август поколенья длится, длится.
Он длится от подмостков до подмостков -
Меж гитаристом рыжим и флейтистом
Надменный и всезнающий подросток,
Поющий на неправильном английском.
И местный сумасшедший здесь, представьте!
Он пьет за все - за рок, за джаз, за кантри!
Пурпурная бутылка на асфальте
Горит, как столп огня, в густом закате.
И пляшет босоногая Алиска,
Веселая хмельная одалиска.
Пляши, мой свет, сентябрьский холод близко,
Но август поколенья длится, длится...
Блаженный август юной певчей голи,
Где музыка стоит себе, как башня,
А город, словно тень ее всего лишь...
И звуки банджо...
И звуки скрипки... И конечно, флейты...
И те улыбки, что не шире Леты...
Футляр скрипичный с мятыми рублями
Лежит, как череп Йорика пред нами.
Звонят колокола в соседнем храме...
И это репетиция оркестра,
Идущего путем все тем же крестным
В той башне вверх по лестнице спиральной...
А ну, скрипач залетный, подыграй нам!
Обещанный отверженным и сирым
Весь град небесный родины вчерашней
Лежит у наших ног, когда над миром
Мы высоко поем на этой башне.
* * *
Но в добрый, но в самый счастливый наш час
На Невском играет божественный джаз.
Трубач бородат и взъерошен.
Он к небу развернут своей бородой.
И в небо впечатан он вместе с трубой
Счастливой смеющейся рожей.
И ангелы шумно толпятся над ним.
Лишь ноту берет - и рыдают они
От счастья: «Гуляем! Гуляем!»
Мы катимся вниз, пропадаем, горим,
Но все же ведет нас причудливый ритм
По белым хребтам Гималаев.
Ах, нищая птица! Ах, птица-змея!
Он снова трубу поднимает, смеясь.
Он первый трубач Петербурга!
Куда он зовет нас над темной Невой?
Он солнце вдыхает - и нота его
Возносится, как Джомолунгма!
РУССКАЯ РУЛЕТКА
Хоть в этой Вселенной концов не найти,
Зато затерялся в ней угол один,
Где свечка горит под иконой еще…
Поручик Егорием в детстве крещен…
Кто пан, кто пропал, кто четырежды пан!
И бешено крутится тот барабан
Над всею страною, как солнце суда.
И сталь у виска холодит, как всегда.