Рождественская оратория - страница 29

— Точно. Вот и я взрослый, все понимаю. Но совсем один, только ты меня понимаешь.

— Во-во. А бывало с тобой, чтоб помереть хотелось?

— Ну да-а.

Тут Сплендиду пришлось остановиться, завязать шнурки и подтянуть съехавшие носки. Это выбивает его из ритма.

— Хотя не по правде еще. Сперва надо девчонку потискать, а уж тогда…

— Угу.

— Ты это делал?

— Обалдел, что ли?

— Я тоже нет, — говорит Сплендид. Он наконец завязал шнурки и шагает теперь свободно, чувствует облегчение, но ждет Сиднера.

— Мною никто… не интересуется.

— А на меня одна поглядывает.

— Кто?

— Кайса, ты ее знаешь. Которая возле кооператива живет.

— Поглядывает, значит?

— Ну да, маленько.

— А на меня ни одна…

Сплендиду хочется утешить друга.

— Так маленько же. Может, почудилось мне, только и всего.

— Глядела ведь.

— Да, девчонка что надо. Титьки уже растут.

— Видел.

— Не такие здоровые, конечно, как у Бритт.

— Не-а, но все ж таки.

— Ага. — Поскольку же Сиднер так и не перестал хлюпать носом, ему приходится еще раз повторить: — Наверняка мне просто почудилось.

— Я никогда не женюсь.

— Женишься, еще как женишься. А мне наверняка просто почудилось.

— Сам знаешь, я не такой, как другие.

— Я тоже.

— Вот девчонки и не хотят со мной водиться.

— Из-за того, что читаешь… книжки и все такое?

— Да, об этом вовсе не с кем поговорить.

— Женишься ты, ясное дело. Девчонок, которые книжки читают, навалом. Хоть они про это не говорят.

— Кто, например?

— Ну, Мэри, — нерешительно говорит Сплендид.

— Больно она неказистая.

— Это верно. А как насчет Ингегерд?

— А она читает?

— Не знаю. Как-никак в очках ходит.

Оба немножко оживились, шагают по ровному месту, в сторону церкви. Звезды тускло мерцают над лесом и Юллебюской дорогой.

— Правда, титек у нее нету.

— Будут еще, Сиднер. Будут, не боись. Сестренка у тебя вон какая пригожая.

Сиднер хмыкнул.

— Точно говорю. У ней чё-нибудь есть?

— Есть? Ты имеешь в виду титьки? Ну, почти что и незаметно.

— Я так просто спросил. Что делать будем с этим психическим-то? Худо ему в клетке. Вдобавок вонища от горшка несусветная. Слышь! Надо его освободить.

— Ты что! Это ж опасно.

— Мы за него в ответе. Кроме нас, никто не знает, каково ему.

— Нельзя же почем зря выпускать сумасшедших тут, в Сунне.

— Да ну, никто и не заметит.

— Кто его знает, что он может натворить. Мне как-то не по себе, Сплендид.

— Хорошо бы подкинуть ему туда чего-нибудь мягонького… если сумеем сыскать. Как по-твоему, что мягче всего?

— Крольчата. Они такие мягонькие… а носики… когда суешь им одуванчики… через решетку… Но мы не МОЖЕМ ЕГО ВЫПУСТИТЬ.

— Сиднер, да что с тобой?… Господи, неужто сомлел?

Так и есть. Он падает на обочине дороги, возле кладбищенской стены. Великая тьма накрывает его, укутывает во что-то мягкое.

Сиднер заболел корью, и горячка увлекает его далеко-далеко, в иные края. Временами он будто в глубокой яме, полной змей и летучих мышей, психический тоже там, кричит, что он должен освободить их обоих, иначе ведь съедят! В яме парная жара, Сиднер весь в поту, мечется туда-сюда. Временами они стоят на краю ямы, и психический говорит:

— Я тигр в зазеркалье, спасибо, что освободил меня, никогда не забуду, если ты будешь и метр, и два, и три. А сейчас давай разобьем дом и мебель мамка лямка дамка, ты иди вперед и показывай, а я буду для тебя колошматить. Держи кочергу, показывай, а я буду крушить-ломать, все в щепки разнесем.

— Оставь меня! — кричит Сиднер и слышит голос Арона:

— Выпей глоточек брусничного морса, Сиднер.

Потом слышится имя Евы-Лисы, он чувствует на лбу легкие пальчики. Но психический возвращается.

— Я жаба в зазеркалье, спасибо, что освободил меня. По-твоему, я мокрый и противный? Осклизлый поганый. Пошли к мамке дамке. Швырнем ее на пол, на кровать, на стол, показывай, и она вырастет прямо насквозь через дамку лямку.

— Пей, Сиднер, пей, горячка и спадет.

Но психический отталкивает прохладные руки, отталкивает стакан от его губ.

— Я гриф в зазеркалье, спасибо, что освободил меня. Сейчас съедим трупы, выклюем глаза и язык, зароемся в их нутро, к червям и кишкам, так здорово — слышать, как люди кричат, вон он, клюв-то, показывай клювом, он и вдарит.