Рождественские байки с Перекрёстка - страница 7

— Погоди, не торопись, — услышал он вкрадчивый голос и обернулся. За спиной, прислонившись к косяку, стоял Бес.

— А, это ты, — хмуро сказал Север и поднял стакан, — пошел к черту.

— Не пойду, — мотнул рогатой головой Бес,  — он меня тоже пошлет, я уволился.

 Матвей ничего не сказал, лишь поднес стакан ко рту.

— Почему ты такой упертый?  — Бес попытался отнять стакан, но Север оказался сильнее, он крепко сжал пальцы и удивленно спросил:

— Не ты ли мне недавно говорил, что в сложной жизненной ситуации выпивка — первое дело?

— Ну, мало чего я говорил, все течет, все меняется, — туманно молвил Бес, продолжая тянуть стакан на себя. В конце концов, тот выскользнул из рук Матвея и разбился о плитку.

— Убирать ты будешь?  — недобро помотрел на него Север, Бес пожал плечами.

— Нет, конечно, сам справишься.

— Тогда вали отсюда.

Матвей достал второй стакан и вновь наполнил его до краев. На этот раз Бес схватил его за локоть:

— Послушай, ну не прав я был тогда, погорячился, что ты так близко к сердцу принимаешь?

— Эй ты, копыторогий, — искренне возмутился Матвей, — ты случайно свои должностные обзанности ни с кем не спутал? Возвращайся к своим, пусть пришлют кого поадекватнее.

— Я помочь тебе хочу, — убедительно начал Бес, — ты все неправильно понимал.

— Слушай, уйди, — Север поднял стакан, — дай напиться.

— Ты напьешься, потом сядешь за руль и убьешься, — скучным голосом сказал ему Бес и зевнул,  — или пулю в лоб пустишь. Твой наградной, между прочим, в сейфе лежит, вот в этом доме… — и тут же спохватился, — прости, я не должен был напоминать!

— Хорошая мысль, — задумался Север, — и точно наверняка.

— Нет, нет, что ты,—  забеспокоился Бес, — даже не думай, ну что с тобой делать? Знаешь что, а давай уговор?

— Уговор? С тобой? — хмыкнул Матвей.

— Именно. Ты сейчас не пьешь и включаешь телефон. И живешь дальше. Если будет так же тяжко, всегда можно вернуться к такому решению вопроса, но все ведь еще может измениться, если ты передумаешь,  — Бес умоляюще смотрел на Севера, продолжая цепляться за его локоть.

Матвей поставил наполненный стакан на стол и уперся руками о гладкую поверхность.

— То есть, ты уверен, что если я сейчас вылью это пойло в унитаз, моя жизнь круто изменится?

— Ну зачем сразу в унитаз? Закрой крышечкой и поставь в холодильник, мало ли как сложится… — зашептал Бес, но затем, словно получив хороший тычок, скривился: — Ладно, в унитаз, так в унитаз.

— Мне незачем жить, копыторогий, я профукал любовь, я потерял сына, — покачал головой Матвей, — так что уйди с дороги, не мешай.

— Никогда не знаешь, где найдешь, где потеряешь, — загадочно ответил Бес, и Север в изумлении увидел, как у того отваливаются рога, Бес едва успел их подхватить. Сложил на барную стойку перед Севером и продолжил: — Ты забыл, какой сегодня вечер? А ведь ты даже не попробовал ничего пожелать и ничего попросить, зато готов сделать шаг в вечность, не подумав, нужен ли ты там кому-нибудь именно сегодня. А может, как раз сейчас там до тебя дела никому нет дела, а? Что скажешь?

— Странный ты, копыторогий, — Матвей качнул головой, ведь ни копыт, ни рогов у Беса уже не было. Может, и правда попробовать чего-то пожелать? Или попросить?

Он бы пожелал, чтобы можно было отмотать время назад, он вышвырнул бы из дома всех друзей, продолжал любить свою Аленькую, и никогда никуда ее не отпустил. И не было бы той вереницы женщин, которыми он окружил себя в попытках забыть ее, он не женился бы на Лизе тоже в очередном приступе раскаяния и в надежде собрать свою жизнь из осколков. Потому что все было напрасно, Матвей по-прежнему любил Альку Соколову, не мог забыть ее, и эта любовь превратилась в хроническую болезнь, терзающую его и медленно его убивающую.

Да и Димки не было бы, а без него и этой изматывающей боли, смешанной с чувством вины и горечью потери. А потом он увидел девочку, красивую, похожую на его Птичку, но с голубыми, как летнее небо в ясную погоду, глазами Матвея Северова. Если бы он удержал возле себя свою любимую девочку, сейчас у него была бы такая дочь.

«Катя, — прошелестело где-то над ухом, — ты назвал бы ее Катюшка», — и он даже зажмурился от этого видения.