Рождество у Шерлока Холмса - страница 59

— Хорошо, я отмечу, — секретарша черканула что-то коротко в своем блокноте и добавила, — шеф просил подготовить ко вторнику отчет по делу Ольховской.

— У меня все готово, остались мелочи. Во вторник отчет будет.

Валера накинул пальто, придержал дверь перед Ульяной и предложил:

— Поговорим в моей машине? На улице холодно.

…Холодно. И сыро. И что-то пульсирует в голове. Нужно подняться. Ульяна изогнулась, преодолевая ломоту во всем теле, попыталась привстать, но вместо этого опять упала на спину. И завыла от бессилия. Как, как она не поняла тогда, что брат все-таки может быть убийцей? Так глупо попала в ловушку…

В машине торопясь, глотая слова, Ульяна сообщила о своих подозрениях Валерию, спросила, действительно ли тот прячет брата? И где? Это может быть опасно!

— На даче, а почему опасно? Полицейские после маминой смерти вряд ли будут там искать, — Валерий удивился.

— На даче?

Что-то толкнуло в грудь, какое-то воспоминание, как тогда Петя сказал? «Дача Ольховских по дороге в Москву», вот как. Так Наталья получается — Ольховская?

— Валера… — в голове Ульяны начала выстраиваться совершенно простая схема убийства, в которую укладывались все улики, — а почему ты — Петруничев, а твоя мама — Ольховская?

— Потому что я взял фамилию отца, когда получал паспорт.

— А что за дело, о котором тебе напомнила секретарша?

— Дело о наследстве. Папочка Павлика неожиданно нарисовался. От рака умер. А ты не знала, да? Никто не знал. Там такие деньги… — Валерий мечтательно прикрыл глаза, потом зло прищурился. — А завещал все ей, этой патаскухе. Всю жизнь ее любил. Так и не женился.

— Ты поэтому убил мать?

— Какая она мне мать? — Валерий с ненавистью усмехнулся, и ответил на невысказанный Ульяной вопрос. — Да, я знаю, из-за чего родители развелись. Слышал скандал. И про себя все узнал тогда же. Меня из дома малютки взяли. Потому что отец не мог иметь детей. Я после того, как это услышал, все старался показать, что достоин, помогал ей. Одной-то двоих тяжело поднимать. И что? Ей этот слизняк, этот наркоман, дороже всех был. Вот его она любила. А меня терпела.

— А зачем же убивать?

— А затем, что мать все бы спустила на своего ненаглядного родного сыночка-урода. Я хотел так все устроить, будто она из-за наркомана этого руки на себя наложила. Потом бы оформил опекунство над недееспособным братом, и все деньги — мои. Первый раз, правда, не получилось, не хватило дозы, она стала приходить в себя, и пришлось вызывать скорую. Потом я с Пашкиного телефона машину заказал, приехал в клинику, и ее вызвал, смс послал. Мать думала, Павлик за ней заехал, так обрадовалась, дура. Брызнул ей в лицо из баллончика. Там газ такой, усыпляющий. Ну, дальше ты все знаешь.

— И где твой недееспособный брат? Тоже убил?

— Я ему денег подкинул, он с долгом рассчитался, и осталось еще. Наверное, в притоне оттягивается.

— А что, там большие деньги? — Ульяна потихоньку нащупывала ручку двери и отодвигалась, понимала, что такие откровения неспроста, но выпрыгнуть из машины не успела.

— Огромные. Я буду баснословно богат. И ты этому не помешаешь.

Голова дернулась от удара. И стало темно.

— Вот она!

Дверь сарая со скрипом распахнулась, и полицейский из Петиного отдела радостно закричал:

— Живая! Мужики, сюда!

Петечка бережно нес девушку к служебному фургону и все ругался, ругался, не останавливаясь, но негромко, потому что несерьезно.

— Хорошо, что слежку установили за юристом этим. Двигались за вами от самой Москвы. Как в поселок въехали, отстали, чтобы не светиться. Чуть не опоздали. Думали, ты с ним заодно, что ли? Думали, ты ему все рассказала, про слежку-то. А потом ботинки твои увидели на земле. Поняли, что он тебя тащил…

Тут Петечка замолчал, скрипнув зубами. Усадил аккуратно Ульяну на просторное сиденье, аккуратно разрезал перочинным ножом скотч на запястьях и щиколотках и поднес к ее лицу круглое довольно большое зеркало.

— Ты посмотри на себя и запомни, к чему приводит такая самодеятельность. И это, считай, повезло. Запомни, поняла?

Из зеркала на Ульяну смотрело странно перекошенное, разукрашенное фиолетовым и черным, с одним заплывшим глазом, абсолютно счастливое лицо.