Розы и хризантемы - страница 23
— А что это — тысяча?
— А, что с балбесом разговаривать.
Впереди перед нами гора, а в ней проход.
— Это метро? — спрашиваю я.
— Не метро, а тоннель под каналом, — объясняет мама.
— Что это — канал?
— Канал — это как река. Помнишь, в Красноуфимске была река?
Да, правда, в Красноуфимске была река. Мы с папой ходили через мост на ту сторону. Там был лес. И ягоды. Я находила много ягод, а папа их почему-то не видел. И всегда удивлялся: «Как ты их замечаешь? Это, наверно, потому, что ты маленькая и глазки у тебя ближе к земле». А потом его забрали на фронт…
— Мы сейчас проходим под каналом, — говорит мама. — У нас над головой вода.
Я смотрю наверх, но никакой воды не вижу.
Мы ходим от дома к дому. Мама у всех спрашивает, где живет дядя Таля, но никто не знает. Домов много, и все они похожи друг на друга.
— Все, — говорит мама. — Зайдем еще сюда, если нет, значит, бесполезно и искать.
Мы заходим в беленький одноэтажный дом и находим дядю Талю и его жену тетю Аню. Мама плачет, тетя Аня тоже плачет.
— Ниночка, как ты изменилась! — говорит тетя Аня. — Боже, я бы тебя на улице не узнала… Половины от тебя не осталось…
— Что делать! Голод — не тетка, — отвечает мама. — Беда никого не красит…
— Нет, нет! — говорит тетя Аня. — Исхудала, но все равно красавица!
— Ах, что уж там говорить!.. Но объясни — как это получилось? Как вы тут оказались? Вот уж не думала…
— Заболел я, Ниночка. Туберкулез, — говорит дядя Таля.
— Как? Какой туберкулез? О чем ты говоришь!
— Да то, что ты слышишь, — чахотка открылась.
— Чахотка?.. Ты же был такой здоровяк! Действительно, сам на себя не похож… Один нос торчит.
— Вот так… Краковяк — здоровяк… Скрутило. И на старушку бывает прорушка. Началось с воспаления легких, а потом… Да что об этом говорить…
— Надо было вылежать, — говорит тетя Аня, — а он летал. По два, по три вылета за сутки. Ну вот — и долетался.
— Но как же?.. Что же теперь? — ужасается мама.
— Теперь не летаю, — говорит дядя Таля. — Преподаю в академии. Теорию.
— Боже мой, боже мой, какое несчастье!.. Ты же совсем молодой… На семь лет младше меня! Как же так? Просто отказываюсь поверить! И если бы еще не война эта проклятая, можно было бы поехать куда-нибудь на курорт, подлечиться…
— Вот именно — если бы не война… Страшное дело, Ниночка, эта война. Кто мог подумать, что она будет такой?
— Да, — соглашается мама. — Ты помнишь? Говорили: шапками закидаем!..
— Закидали бы, да шапок не стало. Шить разучились, видно… А я иногда думаю — может, оно и лучше, что заболел? Может, это мне как подарок?
— Какой подарок? Что ты несешь, ей-богу, — несусветицу какую-то… — сердится мама.
— Почему — несусветицу? Ты бы видела, скольких ребят каждый день не досчитываемся… Из тех, с кем начинали войну, десятой части не осталось… Теперь, можно сказать, одни курсанты летают… А я хоть и кашляю, да живой…
— Боже мой, боже мой, что ты говоришь — страшно становится… Ты помнишь, как тетя Надя умоляла тебя оставить авиацию? Ты и слушать не хотел!.. И вот вам результат… Ах!.. Ужасно! К чему все эти награды и все это жалованье! В сравнении с потерянным здоровьем это все гроша ломаного не стоит. Ведь можно было найти какую-нибудь спокойную должность…
— Сейчас он уже ничего, — говорит тетя Аня, — ты бы поглядела на него полгода назад!
— Я ведь как чувствовала! Фрондерство, молодечество!.. Пилот! Кому это было нужно? И ради чего, спрашивается?
— Чего уж там! — говорит тетя Аня. — О пролитом молоке плакать…
— Что ни день, то новая беда!.. — стонет мама. — Не знаешь уже, чего ждать… Боишься утром глаза открыть. Все отнято, все погублено. Вся жизнь псу под хвост… А ты еще загнал себя в эту чертову авиацию! Для чего, я спрашиваю? Во имя каких идеалов, каких высоких материй? Глупость, глупость!..
— Что делать, Ниночка? Вчерашний день не воротишь. Расскажи лучше о себе.
— Что ж рассказывать? Ах… — Мама вздыхает и принимается вспоминать про шестнадцатое октября и про Красноуфимск.
Я все это знаю. Я сажусь к тете Ане на колени и прижимаюсь к ее груди. У нее замечательная мягкая грудь…
— Ты, никак, засыпаешь? — говорит тетя Аня. — Пригрелась и уснула… — Она укладывает меня на кровать.