Розы от Сталина - страница 16

— Швета, нельзя рисковать, ты должна любой ценой сохранить свои мемуары. Это твой долг перед людьми и будущими поколениями читателей.

— Но как? Послать их за границу по почте я не могу, их конфискует цензура. Держать книгу у знакомых тоже небезопасно.

— Кауль! — воскликнул Браджеш. — Как же я раньше о нем не подумал?!

Назавтра они с портфелем, где лежали Светланины мемуары, отправились в индийское посольство.

Поужинали с послом Каулем и его дочерью Прити, попробовали с десяток разных блюд из маленьких мисочек, расставленных по кругу на медной тарелке тали. Потом гости предложили пройтись, и Кауль понял: есть нечто такое, о чем нельзя говорить в его прослушиваемой квартире. Во время неспешной прогулки по улочкам тихого квартала он пообещал при первой же возможности отвезти рукопись Светланы в Индию и запереть ее в сейфе своей квартиры в Дели.

На обед Браджеш Сингх пожарил индийские пирожки с овощами — самосы, приготовил к ним мятный соус и салат. После обеда пили чай, и Браджеш прочитал Светлане письмо из своего родного городка Калаканкара на реке Ганг. Она слушала нежный успокаивающий голос Браджеша, которого всегда с гордостью называла «мой муж», и думала о том, что Индия связана с Советским Союзом договорами и сотрудничеством, однако племянник Браджеша Динеш Сингх, министр иностранных дел индийского штата Уттар-Прадеш, перестал писать своему дяде, с тех пор как разнеслась весть, будто советские государственные органы им недовольны. Да и в Москве многие знакомые индийцы начали избегать Браджеша.

Светлана думала о том, что Браджеш работает до изнеможения и поздно ложится спать, хотя нуждается в щадящем распорядке дня. Павлов, глава английской редакции «Прогресса», постоянно упрекал его: и норму-то он, мол, не выполняет, и хинди у него хромает. Светлана знала, что норму эту не выполнить, даже если работать сутки напролет, что Браджеш — опытный переводчик, и коллеги его работу ценят. Светлана понимала: Павлов действует так по указке сверху, от Сингха пытаются избавиться. Вдобавок Павлов был личным переводчиком ее отца в Тегеране, Ялте и Потсдаме и теперь не мог смириться с тем, что какой-то индиец стал спутником дочери его обожаемого начальника.

Как только они допили чай, Браджеш опять засел за перевод.

— Швета, почему этот Павлов меня все время критикует? Хинди он толком не знает, а делает вид, что в нем разбирается. Чей это родной язык, мой или его?

— Ничего ты, дорогой мой, не понимаешь. Систему нашу не понимаешь, которая преследует свою жертву, покуда не добьет ее.

— Что ты сказала, Швета?

— Ничего, родной, ничего не сказала…

Он трудился до изнеможения, переводил до поздней ночи, понимая, что иначе ему не жить вместе со Светланой. Но Павлов не унимался:

— Господин Сингх, вы опять не выполнили норму, и в вашем хинди масса ошибок. Извините, но, если хотите сохранить за собой место, вам надо доказать, что вы его достойны.

Раньше Павлов лишь укоризненно качал головой, теперь же, уходя, не прощался и всякий раз хлопал дверью.

У Браджеша продолжались приступы кашля, его пришлось отвезти в больницу в подмосковное Кузнецово. Он взял с собой перевод и работал над ним, невзирая на строгий запрет врачей. Рискуя потерять работу, 9 октября врачи и сестры принесли цветы и поздравили Светлану и Браджеша: три года назад они познакомились здесь именно в этот день.

Каждое утро на рассвете Светлана отправлялась к Браджешу и оставалась с ним весь день. Однажды он сказал ей:

— Швета, от этих таблеток меня мутит и накатывает тревога, они слишком сильные для меня. Я от них слабею. Мне нужен другой доктор, который бы прописал то, что я принимал три года назад.

Светлана зашла к врачу спросить, нельзя ли выписать пациенту более щадящее средство, но он был непреклонен, а ее приход расценил как признак недоверия. От безнадежности Светлана написала письмо Брежневу, прося разрешения уехать с тяжелобольным Сингхом в Индию. Она объясняла, что речь идет о короткой поездке, поскольку жить Сингху осталось недолго…

Вместо ответа она получила вызов в Кремль, но не к Брежневу, а к Суслову, третьему из правящей тройки, одному из самых консервативных коммунистов, бесцветному человеку, которого она несколько раз видела еще при жизни отца.