Рубеж - страница 2

– Ну почему же, были времена, что перед нами бывало не два, а двадцать два фронта, ото всех сторон отбивались, и – отбились. В том числе и от тефтонских рыцарей, уж простите. А непобедимость наша, она была не в количестве тяжелых орудий, которых у вас было в три раза больше, когда мы, вот в эти дни громили вас в шестнадцатом.

– Так в чем же? – генерал Гепнер недоуменно воззрился на полковника Ртищева. И его серьезный, жесткий взгляд требовал понятного ответа и без обиняков, в немецком духе, потому что уж больно странным стало вдруг изменившееся лицо полковника Ртищева, когда он говорил последние слова своей недоговоренной фразы.

Ртищев договорил недоговоренное по-немецки, но не в немецком духе:

– Непобедимость наша была в резерве нашем неисчерпаемом войска небесного, которое не нуждается в артподготовке тяжелыми орудиями.

– Какого войска? – недоумение очень усилилось в глазах генерала Гепнера.

– Небесного.

– И как же оно воюет без артподготовки? – усиленное недоумение в глазах Гепнера сменилось на ироничную ухмылистость.

– А воюет оно отменно. Это вы могли 25 лет назад почувствовать на собственной… простите…

– Шкуре? – улыбаясь досказал Гепнер.

– Я подыскивал другое слово.

– Мы солдаты, полковник, не надо искать других слов, если их нет. А я своим вопросом не хотел задевать вашу религиозность, поверьте.

– Да нет у меня никакой религиозности! – тяжко выдохнул Ртищев. И в этом выдохе, будто в одном звуковом комке соединились досада, растерянность, злость, тоска и жалость к себе. – Начинаешь понимать что это такое, увы, когда все рушится. «Что имеем – не храним, потерявши – плачем». Этой поговорке я вас тоже учил. У немцев есть ей аналог?

– Есть: «Когда поджег свой дом, нечего на огонь пенять».

– Ваш аналог жестче и конкретнее нашего.

– А у нас, немцев, все жестче и конкретнее, чем у других народов. Однако мы и сентиментальнее других народов. А вы – всех религиознее. М-да… Удивительное дело получается: самый сентиментальный и самый религиозный народы создали две самые лучшие армии мира и в течение четырех лет с их помощью и переменным успехом истребляли друг друга. Через двадцать пять лет ситуация повторяется: две самые лучшие армии мира снова противостоят друг другу, – Гепнер сгримасничал губами, пристально глядя на Ртищева. – Не кажется ли вам, полковник, что крепость нашего союза всегда ломает некто третий, а мы идем на поводу у него?

– Не кажется, а – есть! Но сейчас вы идете освобождать мой народ от заразы, как бы ни играла на этом третья сила!

– Спокойно, полковник, не стройте иллюзий. Я солдат и иду по приказу громить войско, – Гепнер кивнул головой в сторону близкой границы. – Да-да, я обязательно буду придерживаться ваших рекомендаций: храмы открывать, колхозы закрывать. Кстати, насчет колхозов у фюрера почему-то другое мнение: упористых коммунистов, которых по-вашему практически нет – к стенке, не упористых – вливать в свои ряды, а в качестве акта покаяния заставлять публично съедать свои партбилеты. На сей акт покаяния жду приглашения в качестве почетного гостя. Ваши рекомендации уже оформлены в мою директиву для соединения, которым я командую. И командующий группы армий, в которую оно входит, генерал-фельдмаршал фон-Лееб тоже принципиально со всеми вашими предложениями согласен. В своем тылу лучше иметь население, которое вилами копнует сено, а не целится тебе ими в спину. К тому же я не считаю предстоящего противника колоссом на глиняных ногах.

– Ну, если глину правильно подготовить, из нее очень неплохие ноги получатся для любого колосса.

– Наверное так, не разбираюсь в глине, но я разбираюсь в танках. И я знаю!.. – генерал Гепнер сделал очень значительную паузу и глазами посверкал. – Что если после удара нашей авиации и высадки десанта против моих жестянок останется хоть десятая часть ваших монстров Т-34 и КВ, всей моей танковой группе, как у вас говорят – крышка! Лобовой бой с ними – смерть для нас! Передо мной не колосс на глиняных ногах, а сильнейшая армия мира с лучшими в мире танками!.. – выкриком прозвучало, и Гепнер сам удивился своему выкрику.