Рубеж - страница 4

– Спокойно, полковник. Вы в самом деле верите, что именно так было дело? – напряженно думая, Гепнер смотрел в глаза Ртищеву.

– Теперь – да! – отчеканил тот с таким надрывом, что Гепнер переспросил удивленно:

– Что значит «теперь»? А тогда?

Теперь воочию, будто на киноэкране, закрыв глаза, смотрел Ртищев на себя тогдашнего, а был он тогда весь из себя – усталая ирония: «Лучше б снарядов подвезли вместо этой иконы». Именно этот термин – «этой» тогда промотался по извилинам. Смутно извилины тогдашнего Ртищева знали про Владимирскую. Снарядов было в преизбытке, но в привычку вошло, в кровь въелось всех тогдашних ртищевых ругать любой шаг Верховной власти и ныть о ее постоянных ошибках, из-за которых того нет, сего нет. Ошибок не было и было – все. Снарядов, как уже было отмечено, хватало, но конкретный Ртищев ныл о том, что их должно быть больше. Соседней батареей командовал поручик N. Имя затерялось, ибо имя им тогдашним было – легион. Поручик N. не ныл, он сердито огрызался, он кричал в телефон попу полковому, что не потащит он на молебен обслугу своей батареи, на молебен ко Владимирской и всем Русским святым, что у него более важные дела есть, например, пушечку, из резерва подвезенную, лишний раз почистить, да и вообще лишняя стопка водки перед боем бодрит сильнее и в более нужном русле, чем молебны!..

Не мог видеть поручик N слез попа полкового на том конце провода и иронично-ухмылистого развода руками в стороны комполка, мол, уж, простите, батюшка, им там, на передовой, виднее…

Изрядно взбодрившись лишней стопкой и, не отвлекаясь на ненужное русло, пушечку, из резерва привезенную, хорошо почистили, и при первом выстреле снаряд, во врага направленный, в почищенном стволе взорвался и пушечка почищенная разнеслась в куски, ранив и контузив всю обслугу во главе с поручиком N…

Умирающий поручик N не мог говорить, он мог только стонать, плакать, дергаться, мычать и взывать глазами. И, казалось, глядя на это безмолвное взывание, что именно так кричат глаза человека только что убившего свою мать: ответ перед законом держать неизбежно, но это не самое страшное – давит, убивает ужас содеянного, ужас груза безобразного: жизнь, которую она ему дала, он потратил на клевету на нее и склоки с ней. И упасть бы сейчас на колени перед ней, да нету уже ее, да и сам уже едва дышишь последними вздохами – поздно!.. И никто из рядом стоящих ничего не понимает – такие же, как и он. И крикнуть бы им сейчас: опомнитесь, братцы! да язык только мычать может – все поздно. А накрывающий его голову епитрахилью поп полковой, омывший недавно слезами трубку телефонную, руганью наполненную, шептал ему на ухо, что пока еще дышишь – не поздно, что говорить не можешь и не надо – глаза твои вместо языка говорят.

Когда отошла епитрахиль от лица умершего, на нем виделась одна только запечатленность, оставленная ушедшей из него жизнью: нечаянная радость – а мать-то, оказывается, жива!.. Но виделось это только тем, кому было чем видеть. Из обступивших умершего таких не было, поручик Ртищев и иже с ним вздыхали и ныли о том, что пушка была из некачественной стали…

– Полковник, ау!.. Что с вами?

Вместо таявшей перед глазами нечаянной радости выскульптуривалось слегка испуганное лицо генерал-полковника Гепнера.

– Простите, герр генерал.

– Ну что же, будем считать, что я получил ответ на свой вопрос.

– А полный ответ на все твои вопросы – вон он, из бинокля видать, вот что мы заслужили за себя, за тех «тогдашних».

На высоком берегу речки, по ту сторону границы возвышались остатки пятиглавого храма-громадины без куполов, без крестов, черного от копоти, в выбоинах и с травой меж кирпичей.

– М-да, вид у него такой, будто по нему прямой наводкой… – сказал, Гепнер, опуская бинокль. – А ведь я помню его, 25 лет назад я вот так же смотрел на него в бинокль. Он был совсем другим. Красавец. И я в него не стрелял.

– Нашлось кому и без тебя, – тихо сказал Ртищев.

Именно в нем служил молебен поп полковой и звал и ждал поручиков Ртищева и N и – не дозвался и не дождался.

– Герр генерал, я бы хотел, чтобы вы и сейчас в него не стреляли. Пусть он будет первым открытым храмом.