Руби - страница 14

– Твоя бабушка очень сильно тревожится за тебя, – заметил мой друг.

– Ей пришлось много пережить, у нее была нелегкая жизнь. Но сегодня нам повезло – такой удачный день.

– И ты продала все свои картины. Это здорово.

– Не столько продала, сколько устроила их в галерею Нового Орлеана, – заявила я и рассказала все, что произошло днем, и о Доминике Легране.

Поль долго молчал. И когда он наконец обратился ко мне, его лицо было непонятно печальным:

– В один прекрасный день ты станешь знаменитой художницей и покинешь протоку. Ты будешь жить в большом доме в Новом Орлеане. Я уверен. И забудешь всех нас, кайенов.

– О Поль, как ты можешь говорить такие ужасные вещи? Конечно, я хочу быть знаменитой художницей, но я никогда не отвернусь от своего народа… и никогда не забуду тебя. Никогда, – утверждала я.

– Ты действительно так думаешь, Руби?

Я отбросила волосы назад и положила руку на сердце. Затем, закрыв глаза, произнесла:

– Клянусь святым Медадом. Кроме того, – продолжала я, открывая глаза, – скорее всего, именно ты покинешь протоку и отправишься в какой-нибудь модный колледж и познакомишься с богатыми девушками.

– О нет, – возразил Поль. – Я не хочу знакомиться с другими девушками. Ты – единственная девушка, которая меня интересует.

– Это ты так сейчас говоришь, Поль Маркус Тейт, но время имеет обыкновение менять положение вещей. Посмотри на моих бабушку и деда. Когда-то они любили друг друга.

– Это совсем другое дело. Мой отец говорит, что никто бы не смог ужиться с твоим дедом.

– Когда-то Grandmere уживалась, – заметила я. – Но затем все изменилось, и она не смогла это предвидеть.

– Со мной ничего подобного не произойдет, – похвалился Поль. Он помолчал и подошел ближе, чтобы снова взять меня за руку. – Ты спросила разрешения бабушки на вечер танцев?

– Да. А ты сможешь прийти завтра на обед? Мне кажется, надо дать ей возможность получше узнать тебя. Придешь?

Он долго молчал.

– Твои родители не разрешат, – заключила я.

– Я приду, – ответил Поль. – Моим родителям просто предстоит привыкнуть к мысли о нас с тобой, – добавил он и улыбнулся.

Мы долго смотрели друг на друга, а потом Поль наклонился, и в лунном свете мы поцеловались. Звук и появление автомобиля заставили нас разжать объятия и поспешить в город.

Улица в этот вечер казалась более оживленной, чем обычно. Многие ловцы шримса привели свои семьи, чтобы насладиться пиром в ресторане «Королева кайенов», который рекламировал блюдо из речных раков с картофелем «столько-сколько-съешь» и кувшины бочкового пива. В общем-то, по-настоящему праздничную атмосферу в городе создавало «Трио Кайенского болота», игравшее на аккордеоне, скрипке и стиральной доске на углу у «Королевы кайенов». Лоточники разносили свои товары людям, сидевшим на кипарисовых скамьях и разглядывавшим прогуливающихся мимо них. Некоторые ели оладьи и пили из кружек кофе, другие пировали морскими шариками – сушеным шримсом, иногда называемым кайенским арахисом.

Мы с Полем направились в кондитерскую, торгующую напитками, и сели у прилавка, заказав мороженое с содовой. Когда Поль рассказал владельцу магазина, мистеру Клементсу, что мы празднуем, он положил в наши порции гору сбитых сливок и вишен. Я не могу припомнить такого же вкусного мороженого с газированной водой. Нам было так хорошо, что мы почти не слышали переполоха снаружи, но другие посетители магазинчика подскочили к двери, чтобы узнать, что происходит, и вскоре мы последовали за ними.

Мое сердце упало, когда я увидела, что случилось: дедушку Джека вышвырнули из «Королевы кайенов». Хотя его и выставили из ресторана, он все же задержался на ступеньках, размахивал кулаками и вопил по поводу несправедливости.

– Мне придется попробовать уговорить его отправиться домой и успокоиться, – пробормотала я и поспешила выйти. Поль последовал за мной. Толпа зевак начала расходиться, не интересуясь больше пьяным человеком, болтающим что-то себе под нос на ступеньках ресторана. Я потянула деда за рукав куртки.

– Grandpere, Grandpere…

– Кто… кто… – Он резко повернулся, струйка виски показалась в уголке его рта и потекла вниз по шершавому небритому подбородку. Он покачался, пытаясь сосредоточить взгляд на мне. Пряди его сухих, жестких волос торчали в стороны. Одежда была забрызгана грязью, к ней прилипли кусочки пищи. Дед приблизил лицо ко мне: